Один психолог старшего поколения рассказывал мне, что по следам сессии был подготовлен проект постановления, в котором психология должна была быть официально упразднена и заменена физиологией ВНД. Этот проект прошел все высокие инстанции и был направлен на подпись Сталину. Тот его прочел, после раздумья произнес: «Физиология есть физиология, а психология есть психология» — и не подписал. Не знаю, насколько эта история верна, но по духу она очень соответствует тому времени, когда вопросы науки (впрочем, как и все остальные) решались в Кремле.
Так или иначе, психология осталась жить, но все психологи теперь должны были постоянно и во всем ссылаться и опираться в своих работах на сочинения Павлова и его учеников. Чтобы почувствовать обстановку тех лет, приведем следующий рассказ В. В. Умрихина об одном малоизвестном, но знаменательном штрихе того времени: «В постановлении Павловской сессии было сказано, что учение Павлова создало научный фундамент для перестройки психологии на новой основе. И по решению сессии через два года было созвано Всесоюзное совещание по психологии. Директором института психологии тогда был Анатолий Александрович Смирнов, и перед ним встала задача спасения института, вообще отечественной психологии. И как он ее решил, Анатолий Александрович мне рассказал сам… Психологи не могли, конечно, открыто противостоять тем установкам, которые спустили им „сверху“. С другой стороны, совещание грозило — а это было целью его вдохновителей — психологическому сообществу расколом на „истинных“ и „буржуазных“ со всеми вытекающими последствиями. И Смирнов решил направить совещание по руслу, где опасность была бы сведена к минимуму. И поэтому, — сказал Анатолий Александрович, — я сделал плохой доклад и вызвал огонь на себя. Доклад, действительно, был настолько, мягко говоря, странный, что участники совещания получили прекрасный повод уйти от навязываемой программы — вместо того, чтобы заниматься тем, что им предписывалось, они дружно набросились на доклад Смирнова. Анатолий Александрович нарочно сделал себя мишенью критики, причем столь явной мишенью, что сказанное им сейчас выглядит издевательством по отношению к идеологическим надсмотрщикам. Помимо общих положений о том, что надо перестраивать психологию на „павловской основе“, в перечне задач в докладе была, например, сформулирована и такая. Поскольку мировоззрение советского человека и человека буржуазного качественно отличается друг от друга, значит и физиологические механизмы, лежащие в основе этого мировоззрения, так же качественно отличны. Значит, — следовал вывод, — одной из главных задач психологии становится изучение условно-рефлекторных связей, условных рефлексов советского человека в их принципиальном отличии от присущих человеку буржуазного общества. Понятно, все присутствующие набросились на доклад Смирнова, „забыв“, что им было предписано — искать в трудах своих коллег „реакционное“, „идеалистическое“. А теперь представьте себе; вы читаете этот доклад, не зная того, что стоит за ним» (Человек, 1995, № 3, с. 11). Действительно, изучая труды предшественников, следует помнить, в каких условиях они писались, как вопреки «борьбе коммунистической партии» создавалась, отстаивалась, а иногда просто чудом выживала наша наука.
Наконец последняя напасть послевоенных лет называлась борьбой с космополитизмом. Стало поноситься все иностранное и превозноситься отечественное. Выпекавшаяся столетие французская булка была срочно переименована в городскую, конфеты (очень вкусные, кстати) «Американский орех» стали «Южным орехом», слово «лозунг» заменено словом «призыв», доказывалось, что первый поднявший в воздух самолет изобрели не братья Райт, а инженер Можайский, любые ссылки на иностранных авторов изымались или рассматривались как крамола, как — словосочетание тех лет — «низкопоклонство перед Западом».[14]
Как всегда в Советском Союзе, это не было неким частным случаем, следствием спонтанного подъема отдельных общественных сил. Это была направленная политическая борьба, в конечном итоге все та же борьба коммунистической партии за уничтожение человека.
На этот раз она была направлена против интеллигенции, ее права и обязанности — знать и использовать весь опыт мировой культуры. Имелась и своя особая специфика: если интеллигент был евреем, то он автоматически, одним фактом своей национальной принадлежности получал клеймо «безродного космополита» и как носитель этого клейма подлежал все тому же «разгрому и уничтожению». Помимо громких арестов и дел (ленинградское дело «враче и отравителей» дело Еврейского антифашистского комитета, убийство актера Мехоэлса и др.), развернулась повседневная «чистка». Ученых с еврейскими фамилиями начали «прорабатывать» на специальных собраниях после чего увольнять с работы.
Не минуло это и психологов. Так была уволена основатель отечественной патопсихологии Б. В. Зейгарник (в то время уже вдова — муж погиб в сталинских лагерях — с двумя детьми на попечении) снят с поста заведующего кафедрой психологии Московского университета С. Л. Рубинштейн, на середину марта 1953 года было назначено собрание о «космополитических ошибках» ведущего специалиста по детской психологии Д. Б. Эльконина (прошел в войну путь от рядового до полковника, его жена и двое малолетних детей были расстреляны фашистами). Последнее собрание, однако, не состоялось, ибо за неделю до него скончался сам Иосиф Сталин — главный вдохновитель и руководитель борьбы с космополитизмом, равно как и всех предыдущих советских кампаний начиная с 1924 года.
V. «ОТТЕПЕЛЬ»
После смерти Сталина и короткой, но острой междоусобной борьбы на верхах к власти пришел Никита Хрущев. Забрезжила короткая хрущевская весна, вернее, оттепель — до настоящей весны дело не дошло. Появились первые разоблачения сталинских злодеяний, из концлагерей возвращались тысячи невинных жертв разгромов и уничтожений: «шпионы», «диверсанты», «вредители», «отравители», «террористы», «космополиты», «клеветники» и т. п. Общество начало поднимать изрядно побитую голову. Психологи тоже.
В 1955 году начал выходить первый психологический журнал «Вопросы психологии» (напомню, что в 20–30-х годах их было десятки). Вышел однотомник Л. С. Выготского, даже имя которого нельзя было упоминать в положительном свете в течение 20 лет. Было организовано Всесоюзное общество психологов. Стали появляться важные работы и сочинения по общей психологии, нейропсихологии, психологии восприятия, инженерной психологии. В 1966 году образовался факультет психологии при Московском университете, в том же году в Москве прошел XVIII Международный конгресс по психологии.[15] Этот конгресс стал смотром, итогом работы психологов за хрущевскую оттепель. И итог этот, на удивление многих западных ученых, оказался весьма достойным. П. Я. Гальперин на равных спорил с Ж. Пиаже, предлагая качественно иную концепцию развития интеллекта; в нейропсихологии, возглавляемой А. Р. Лурия, Москва занимала просто передовые, лидирующие позиции; Б. В. Зейгарник создала собственную школу патопсихологии; Д. Б. Эльконин и В. В. Давыдов предлагали оригинальные, эффективные способы обучения; А. В. Запорожец по-новому исследовал проблемы дошкольного детства; А. Н. Леонтьев и его ученики разрабатывали фундаментальные проблемы восприятия и деятельности.
14
Согласно шутке того времени, теорию относительности изобрел русский физик Однокаменьщиков (буквальный перевод с немецкого фамилии Эйнштейна).
15
Эти два события связаны весьма тесно. Во многом именно благодаря Международному конгрессу на базе отделения психологии философского факультета Московского университета был открыт факультет психологии. Дело в том, что А. Н. Леонтьев как заведующий отделением психологии в разговорах с начальством — и университетским и более высоким (ЦК, Министерство образования) постоянно говорил: «Как же так — соберется впервые в Москве Международный конгресс по психологии, съедутся ученые со всего мира и обнаружится, что у нас даже нет факультета психологии». Думаю, что эта аргументация была не последней в решении открыть факультет.