Можно выделить три вида норм:
а) прескриптивные, или предписательные, выражающие языковой идеал ("так следовало бы говорить") - напр., кофе среднего рода;
б) дескриптивные, описательные, отражающие традицию формоупотребления ("так принято говорить") - напр., кофе мужского рода;
в) ретроспективные, исторические ("так было принято говорить") напр., кофий. (Об этом подробнее см..: Мыркин 1998: 29).
Норма - понятие динамическое и относительное. Поясним это на самом тривиальном примере. Возьмем цепочку синонимов: лицо - лик - морда. Понятно, что первое слово - общеупотребительное, второе - книжное, третье просторечное, если, конечно, все три слова относятся к человеческому лицу. Подчеркнем: обычно не к одному и тому же. Вспомним, как у К.И. Чуковского маленькая девочка сообщает:
- Баба мылом морду моет!
- У бабы не морда, а лицо.
Пошла поглядела опять.
- Нет, все-таки немножко морда.
("От двух до пяти")
Вспомним и булгаковское замечание: "(...) что это вы так выражаетесь: по морде засветил? Ведь неизвестно, что именно имеется у человека, морда или лицо. И, пожалуй, ведь все-таки лицо" ("Мастер и Маргарита"). Лицо и морда плохо совмещаются по отношению к общему денотату и воспринимаются именно как альтернативы.
Итак, морда и лик - существительные стилистически отмеченные, а лицо нейтральное. Однако оно нейтрально лишь в определенном значении: передняя часть головы. Если же мы возьмем метонимическое значение - персона: частное лицо, официальное лицо и т.п., - то мы войдем в сферу официально-делового стиля, для которого именно такая семантика будет нормативной.
Напротив, слово морда, грубо-просторечное в приложении к человеческому лицу нельзя считать нормой даже в рамках просторечного стиля - т.е. нормой для этого стиля, - т.к. нет обязательного гласного или негласного предписания называть человеческое лицо именно мордой, а не физией и т.п. По отношению к данному стилю вульгаризм морда не нормативен, а лишь нормален, т.е. органичен. Превратить это слово в норму нетрудно: достаточно употребить его в прямом значении по отношению к животному. И, напротив, переместив на животное слово лицо, мы превратим эту нейтральную лексему в высокий поэтизм, поскольку подвергнем животное антропоморфной прозопопее (человекообразному олицетворению, или, вернее, одухотворению). Таково, напр., лицо коня в стихотворении Н.А. Заболоцкого. Лицо в этом значении перестает быть нормой, но не становится аномалией. Такое словоупотребление тоже нормально, поскольку в поэзии нормально, естественно само "очеловечивание" животного.
Эти примеры демонстрируют относительность, подвижность понятий нормы и стилистической нейтральности. Отметим и то, что отклонения от норм - это не обязательно грубые нарушения последних: это и легкие, порой почти незаметные сдвиги, вариации главного значения, допускаемые или даже предполагаемые системой (ярчайший пример - полисемия). Определенно можно сказать одно: возникновение или изменение стилистического значения обусловливается переменой контекста. Норма - явление насквозь стилистичное.
Функции стилистики
Стилистической науке присущи следующие основные функции.
1) Нормативная - определение норм, стандартов, т.е. наиболее эффективных форм функционирования литературного языка и конкретных субъязыков.
2) Дескриптивная - описание систем языка и речи, определение выразительных возможностей языковых единиц.
3) Прескриптивная - выработка оптимальных моделей коммуникации в различных условиях.
4) Культурная - стилистика отбирает лучшие литературные образцы, оберегает языковую и речевую культуру общества. Борьба человека и человечества за существование - это в решающей степени борьба за информацию, которую сохраняет культура. Но "культура - не склад информации", а "гибкий и сложно организованный инструмент познания" (Лотман 1970: 6). Сущность культуры - информация. И это в том числе информация стилистическая: представления о красоте, гармонии, духовности, мировосприятии народа.
5) Этологическая - воспитательная, дисциплинирующая: благодаря проработке тонких языковых и речевых значений человек приучается к их тщательному их использованию. Он учится мыслить, привыкает уважать язык, культуру, так или иначе облагораживается, потому что, как было сказано, "стиль - это человек", и, следовательно, стилистическое - воспользуемся выражением Ф. Ницше, - это "человеческое, слишком человеческое".
Стилистика ресурсов
В.В. Виноградов выделяет три "стилистики": языка, речи и художественной литературы (см.: Виноградов 1963: 5-6). Эта схема в целом соотносится с триадой Л.В. Щербы: речевая деятельность - языковая система языковой материал (см.: Щерба 1974: 24-26).
Ученые традиционно выделяют стилистику ресурсов - дисциплину, изучающую выразительные возможности различных языковых единиц на всех уровнях. Она также называется описательной (или дескриптивной) стилистикой, а с некоторых пор - и риторикой. В 1986 г. в СССР была переведена бельгийская "Общая риторика", построенная именно как стилистика ресурсов. В той же монографии риторике дается (С.И. Гиндиным в Послесловии) определение, фактически совпадающее со стилистикой: "(...) риторика есть наука об условиях и формах эффективной коммуникации" (Общая риторика 1986: 364).
Правда, не следует забывать, что почти любому утверждению соответствует противоположное, столь же верное (Дж. Сантаяна). Предшествующая фраза означает, что риторика - дисциплина, изучающая аутентичную речь. Иными словами, она помогает человеку максимально точно и эффективно выразить собственную мысль. Но можно сказать и прямо противоположное: риторика помогает человеку эффективно скрывать свои мысли - говорить то, что нужно сказать в данной ситуации, а не то, что мы на самом деле думаем. В этой связи приведем высказывание М.Л. Гаспарова о том, что возможен и третий вариант: "Напрасно думают, что это - умение говорить то, чего на самом деле не думаешь. Это - умение сказать именно то, что думаешь, но так, чтобы не удивлялись и не возмущались. Умение сказать свое чужими словами - именно то, чем всю жизнь занимался ненавистник риторики Бахтин" (НЛО. - 1997. - № 25. - С. 442). Наблюдение замечательное, но риторика, по-видимому, подразумевает и то, и другое, и третье. Учтем, конечно, и полисемию самого слова "риторика".
Г.О. Винокур высказывался против стилистики как особой науки: "Легко было бы (...) предложить для стилистики внутреннее разделение на фонетику, грамматику и семасиологию, тем более что она, действительно, занимается всеми этими тремя проблемами. Но это было бы серьезной ошибкой, потому что (...) звук речи как стилистический факт не существует без соотнесенных с ним фактов грамматических и семасиологических. Иначе говоря, построение стилистики по отдельным частям языковой структуры уничтожило бы собственный предмет стилистики, состоящий из соединения отдельных членов языковой структуры в одно и качественно новое целое" (Винокур 1960: 317-318). Даже если автор в чем-то не совсем прав (разве языкознание как таковое - а не только стилистика - не строится так же комплексно, однако мы не отрицаем языкознания, разделенного на языковые уровни), то преувеличения такого ученого все равно оказываются плодотворными. А плодотворный смысл фразы Г.О. Винокура состоит в том, что мало указать выразительные функции тех или иных языковых единиц: вне контекста и вне взаимодействия данных единиц с другими любые рассуждения о стилистике ресурсов останутся схоластическими. А вот с чем нельзя согласиться - так это с ошибочностью структурирования стилистики в соответствии с языковыми уровнями. Фактически это должно означать, что не существует устойчивых значений у языковых единиц (а также добавим: и последовательностей единиц) различных уровней. Это неверно, в чем мы убедимся в дальнейшем. Более того, даже звук, как показывают исследования по фоносемантике, может обладать собственным значением напр., эмотивным, - хотя Г.О. Винокур утверждал обратное.