6. В городском управлении Пскова
Наш отпуск в Берлине пролетел быстро и в конце августа 1943 года мы с Игорем выехали в Варшаву. Там в то время находились председатель Союза В.М.Байдалаков и член Исполнительного бюро НТС Георгий Сергеевич Околович, руководивший в центральной и северной части оккупированной России работой организации. (На юге России ею руководил Евстафий Игнатьевич Мамуков). Георгий Сергеевич, или ГСО, как его называли, ходил в 1938 году нелегально через границу в Советский Союз, и пользовался у нас всеобщим уважением как опытный подпольщик. На совещании с ним было решено, что возвращаться в электротехническую фирму нам нет смысла. К тому времени Союз уже имел разветвленную сеть своих ячеек на оккупированной территории. Важно было проникать в местные органы гражданского управления и извлекать их из-под немецкого влияния, придавать им черты будущей русской, а не немецкой власти. Соответственно и мы получили новое назначение.
Нас направили на конспиративную квартиру, где уже жили три члена Союза в ожидании отъезда в Россию. Там мы задержались на неделю. ГСО сообщил, что я поеду во Псков, работать вместе с уже прибывшим туда Андреем Тенсоном, а Игорь поедет в Смоленск. На мой вопрос, как быть с проездными документами, ГСО ответил: «Вы же революционеры, доставайте себе документы сами». Но посоветовал, как это сделать. Мы решили использовать бумаги от «Frommer und Scheller» для получения Marschbefehl, и изготовили себе направления в Псков и Смоленск на электротехнические работы. С ними мы пришли в учреждение, выдававшее проездные документы. Их взял унтер-офицер и отнес в смежную комнату. Сидевший там офицер потребовал наши паспорта, к чему мы не были готовы. Пришлось их отдать. Офицер просил нас вернуться на следующий день в 10 утра.
Мы опасались, что офицер запросит по телефону фирму «Frommer und Scheller», выяснит подлог, и вместо Пскова и Смоленска мы попадем в кацет (так немцы сокращенно называли свои концентрационные лагеря, KZ). На следующее утро в 10 часов мы с трепетом явились к офицеру. Ни слова не говоря, он вынул из стола наши паспорта и бумаги и вручил нам. Мы сообщили ГСО о нашей удаче, но не переставали удивляться, как офицер мог не заметить штемпеля «действителен только в районе Берлина» на наших паспортах.
В первых числах сентября 1943, получив инструкции и нужные адреса от ГСО, Игорь поехал через Брест и Минск в Смоленск, а я через Белосток — Гродно — Вильно и Остров, во Псков. Поезд состоял из товарных вагонов и только один пассажирский вагон шел до Пскова. В Варшаве он был битком набит, но когда подъезжали к Острову, в вагоне осталось четыре человека в штатском и три офицера в форме РОА (Русской Освободительной Армии). Когда поезд вошел в прифронтовую зону, в вагоне появился унтер-офицер и стал проверять документы. Бумаги электротехнической фирмы он мне вернул, а Marschbefehl положил себе в карман. Я просил отдать документ, но унтер-офицер ответил: «Если хотите доехать до Пскова, сидите смирно».
Я не был уверен, как без Marschbefehlen смогу выйти со станции: фирмы «Frommer und Scheller» во Пскове нет, а паспорт свой, действительный лишь в районе Берлина, я показывать не могу. Поезд уже приближался ко Пскову, а я все еще не придумал, как избежать проверки документов. Я решил познакомиться с офицерами РОА, капитаном и двумя поручиками, и с ними пройти со станции в город. Но после короткого разговора почувствовал, что мне лучше с ними не связываться. Позже выяснилось, что все трое на самом деле работали в отделе немецкой пропаганды, и только носили нашивки РОА.
На станции Псков я не спеша вышел последним из вагона с двумя чемоданами в руках. Приехавшие шли мимо станционного здания к калитке, где немецкий солдат в каске проверял документы. Я поставил чемоданы на землю и стал изучать обстановку.
Я был в темно синем пальто еще из Белграда, в рубашке с галстуком и в шляпе. Ко мне подошел белобрысый мальчик лет двенадцати и на ломаном русско-немецком языке предложил помочь нести чемоданы. Это вызвало у меня решение: если мальчик принял меня за немца, я постараюсь пройти мимо солдата, проверяющего документы, как немец. Я дал парнишке свои чемоданы, сказав по-русски: «я немец». Парнишка понимающе подмигнул. Я объяснил ему, чтобы он шел вперед с чемоданами, проходя мимо солдата громко сказал «das ist fuer diesen Deutschen» и, не останавливаясь, шел через калитку. Сметливый мальчик так и сделал, но солдат, увлекшись проверкой документов, не обратил на него внимания. Набравшись смелости, я поднял правую руку и приветствовал солдата словами «Heil Hitler». Тот внимательно на меня посмотрел и ответил тем же. Я прошел за ограду и поспешил скрыться за стоявшей поблизости будкой. Сердце сильно билось, и только слова мальчика «вот и прошли» меня успокоили.
Затем мальчик достал мне подводу, чтобы доехать до города. Наградив его хорошо и уложив чемоданы, я поехал по данному мне адресу. Я просил возницу подняться в дом и передать записку. По-видимому, меня уже ждали, так как возница вернулся и передал мне записку с другим адресом, в центре города. Мы подъехали к двухэтажному дому. В окне второго этажа показался Андрей Тенсон и сделал знак, чтобы я поднимался наверх.
Первой моей задачей было найти работу. На совещании с Андреем выяснилось, что есть возможность получить работу в городском управлении. Во избежание затруднений с пропиской и квартирой и для пользы нашего дела желательно было ее получить на верхах этого управления. Решено было, что через знакомых врачей Андрей мне устроит встречу с городским головой Василием Ивановичем Стулягиным.
Работу в Пскове мог получить только уже живущий в городе, то есть имеющий квартиру, зарегистрированный в немецкой комендатуре, в службе безопасности СД и в городском управлении. Мне предстояло преодолеть все эти рогатки. Благодаря посредничеству доктора Колобова, старшего врача городского управления, мне была назначена встреча с городским головой.
В 10 часов утра в назначенный день Василий Иванович Стулягин принял меня. Человек лет пятидесяти пяти с добродушным русским лицом, он встретил меня приветливо. Уже в начале разговора он упомянул, что нынешний секретарь городского управления не справляется с делами. Потом он осторожно начал расспрашивать, кто я и откуда. Я почувствовал, что надо говорить всё честно, и этот человек мне поможет. Я показал свой паспорт, действительный только в Берлине. Городской голова был поражен, что я имею такой замечательный документ, какого он никогда не видел. Ему, по-видимому, представлялось, что обладателю такого документа на территории, занятой немцами, все двери отрыты. Я рассказал, что окончил гимназию в Ставрополе, в Белграде учился на Юридическом факультете и окончил бухгалтерские курсы при Торговой академии (Економско-Комерциална Висока Школа). Завязался разговор о заграничной жизни вообще, о культуре, о технических достижениях в европейских странах.
Пришел доктор Колобов, высокого роста с седеющими волосами, представительного вида, с умным, серьезным лицом. Разговор о жизни за границей продолжался до обеда. Василий Иванович предложил мне пообедать с ним в столовой для городских служащих, доктор Колобов пошел обедать домой. За обедом Василий Иванович не только расспрашивал меня, но много рассказывал о своей жизни, о семье, оставшейся в Москве. Видно было, что он одинок и ему хотелось открыть душу. Потом я узнал, что он это делал редко, опасаясь доносов. После обеда мы стали в его канцелярии обсуждать вопрос прописки. О моей службе больше не говорили; предполагалось, что это решенный вопрос.