Весна в Одессе, так же как и осень, самое лучшее время. Веселая, нарядная публика разгуливает всюду. На каждом шагу девочки предлагают цветы, набережная – самое лучшее место для отдыха. Там, напротив «Лондонской» гостиницы, выставлены бесчисленные столики. Приятно сидеть, освежаясь каким-нибудь напитком, любоваться красотой безбрежного моря, усеянного белыми парусниками и большими пароходами на якорях. Пестрая разнообразная толпа, начиная с морских форм, в белое одетых дам, малороссийских нарядов. Парни с гармонями, играющие на ходу, девушки в монистах, безостановочно лузгающие семечки, старые цыганки в ярких платках с бахромой, пристающие ко всем с гаданием, – все это создавало картину кипучей южной жизни.
Мы с Клеопатрой Михайловной зачастили туда и обо многом говорили, я не боялась с ней откровенничать. Она была очень довольна, что я собралась к моим близким, главное, что я не буду вечно сталкиваться с отцом и Улей. На нее она мне тоже пожаловалась. Ее вечное вмешательство во все дела, совершенно ее не касающиеся, влияние на отца – все это было ей неприятно. Я вспомнила слова тети Саши перед смертью, как она не одобряла водворение в нашу семью этой девочки, невоспитанной и с характером интриганки.
Незадолго до моего отъезда произошло событие, смешное, но характерное для нашего быта. У родителей были две прислуги, хорошенькие молоденькие девицы, сестры. Одна из них занималась кухней, другая квартирой. У детей была гувернантка-немка, калужская няня вернулась к себе из-за болезни матери. Дети уже свободно объяснялись по-немецки. Клеопатра Михайловна сама занималась с ними по-французски.
Услышав как-то звонок в прихожей, я вышла и открыла дверь. К моему большому изумлению, я увидела нашу Дуню, в ярком платке, с огромным мешком. Она вошла как ни в чем не бывало, все такая же веселая и шумная. Вышедший на шум отец нахмурился и спросил ее, чего она явилась. Ведь он давно предупредил, чтобы ноги ее у нас не было. «Где же твой кавалер»? – строго спросил он. Дуня пожала плечами и отчетливо ответила: «На що вин мени сдався, цый смердыло». Что по-русски обозначало: «На что мне эта вонючка». «О це я приихала», – прибавила она категорически.
После длинных перепалок Дуня все же оказалась в кухне, и помещение ей тоже нашлось. Отец сказал: «Ну уж раз явилась, пусть устраивается с сестрами как хочет». У сестер были отдельные комнаты, но старшая Соня решила поселиться с Дуней, так как не ладила с сестрой, они вечно ссорились. Конечно, водворение Дуни многое переменило, питаться мы стали безукоризненно, но и шуму тоже прибавилось. Появились по вечерам полицейские, матросы с гармошками, благо кухня была очень просторная. По воскресеньям веселье шло вовсю, но зато ухажеры охотно приходили натирать полы и трясти большие ковры во дворе.
Клеопатра Михайловна смеялась, но в душе она была довольна, так как Дуня, опытная во всех хозяйственных делах, была полезнейшим человеком. Она попробовала заметить отцу, что, быть может, следует отправить одну из сестер домой, но он ей на это ответил, что в такой большой квартире всем работа найдется и так как впоследствии предполагалось возвращение в Петербург, то лучше сохранить обеих сестер, так как Луня туда ни за что не поедет.
Клеопатра Михайловна была необыкновенно добрая женщина, на все она улыбалась, если что-нибудь было не так сделано или побита посуда, она махала рукой и спокойно выражала надежду, что это не повторится.
Был светлый летний день, когда я прибыла на станцию Латовка, где меня встретил дядя Ахиллес[21]. «Ну уж никак не представлял себе, что ты такая большая. У меня оставалась в памяти маленькая девчушка», – сказал он при нашей встрече и расцеловал меня так сердечно и дружески, что я сразу почувствовала прилив полного доверия и теплоты душевной.
Дядя был среднего роста, мне он показался красивым с его светло-каштановыми волосами и темно-синими глазами. Лицо его было очень загорелое, сказывались полевые работы, на которых он, как и мой отец, всегда присутствовал. Их имение было очень скромное, совсем не похожее ни на Галиевку, ни на Раздол. Жена дяди, Ядвига, встретила меня радушно. С ними жила ее мама, полячка, еле говорящая по-русски, милая, добрая, она сразу меня покорила. Две хорошенькие белокурые девочки рассматривали меня с большим любопытством; они очень обрадовались подаркам. Ядвига повела меня в небольшую уютную комнату и сказала: «Умойся, переоденься, тогда пойдем к бабушке, вон их дом», – указала она мне в окно.
21
Ахиллес Леонидович Яницкий – старший помощник надзирателя, коллежский регистратор окружного управления 2-го округа в г. Елизаветграде Управления питейно-акцизными сборами и соляными промыслами Херсонской и части Таврической губерний.