Приблизительно в ста метрах от нас был на возвышении виден старенький дом с большой террасой. У меня сильно билось сердце, когда я подходила к этому дому. Дедушка и бабушка оба меня обняли и сразу же заявили, что до осени меня не отпустят. Я вспомнила их сразу; старик не изменился, такой же сухощавый, седой и полный той жизненной силы, которая чувствуется у некоторых с первого же контакта. Бабушка очень располнела и совершенно оглохла, хотя была намного моложе его. У нее был аппарат, с помощью которого она могла разговаривать. Несмотря на свою глухоту, она была все такая же веселая, любила молодежь и каждый день приходила к нам после обеда. Приносила с собой коробку гильз, табак и машинку, с помощью которой она набивала гильзы, и курила без конца. Вспомнила я, что перед моим отъездом к ним отец мне сказал: «Смотри, не научись там курить, твоя бабка, да и все там курят».
Жизнь у них была сплошным удовольствием. На другом берегу Ингульца жили братья бабушки. Старший, Василий Васильевич, имел поместье напротив; надо было переплыть на лодке – и очутишься на его земле. Другой брат, Андрей Васильевич, находился в пяти верстах, тоже на самом берегу Ингульца. Третий брат, Виктор Васильевич, оказался в таком же положении, как бабушка. Он жил поодаль от Ингульца, на другой стороне, и никакой руды у него не оказалось, а семья была тоже многочисленная. Вся молодежь собиралась чаще всего у Василия Васильевича в Латовке, имение его называлось так же, как и станция. Жена его, Юлия Михайловна, любила собирать молодежь и устраивать вечеринки. Кроме того, у них, как у моего отца, всегда гостили знакомые из городов. У Василия Васильевича были сын и дочь. Сын, женившись рано, также рано овдовел; дочь была замужем за очень состоятельным помещиком в Харькове. Она иногда приезжала гостить к родителям без мужа, который слыл за чудака и был нелюдим.
Александра Васильевна, тетя Саша, мне очень понравилась. Она сразу же меня пригласила к себе в Харьков, по пути в Питер. Она была красивая, стройная брюнетка, смуглая, и во всем ее облике было что-то цыганское, бесшабашное. В то лето у них гостила девица Маня. Она была круглая сирота, воспитывалась в Одессе у теток. Юлия Михайловна, знавшая одну из ее теток, очень ей покровительствовала. Маня была очень милая, веселая девушка, но также очень скромная, даже застенчивая.
Очень скоро по прибытии в Латовку у нее завелся флирт с телеграфистом, служившим на станции. Это был очень приятный юноша, хорошо воспитанный, но ввиду его слишком скромного положения все в Латовке отговаривали Маню принимать всерьез его ухаживания. Мы с Маней быстро подружились. Часто назначали друг другу свидания на реке и много вместе купались. Она часто прибегала к нам, и бабушка ее очень полюбила.
Дедушка вообще был очень строг. Он не очень охотно отпускал меня к Добровольским (фамилия братьев бабушки и ее урожденная). Он часто применял французскую поговорку: «Le cousinage est un dangereux voisinage»[22]. Но дядя Ахиллес и его жена мне всячески покровительствовали. Часто, вечером, мы спускались по реке к Андрею Васильевичу, где веселье иногда продолжалось целую ночь. Танцы, прогулки в большом парке и обильный ужин; как обычно, старики играли в карты до рассвета. Но из-за меня надо было непременно вернуться до шести часов утра, так как дедушка каждое утро, регулярно, приходил к шести часам купаться в речке, и не дай бог на него напасть.
Иногда молодежь, с Маней во главе, делала нашествие на нас; тогда являлась бабушка со своей неизменной коробкой гильз. Мы все располагались в нашей небольшой столовой. С разрешения и даже одобрения бабушки мы все закуривали, но перед дверью ставили часового. Надо было сторожить, на случай если появится дед на горизонте. Почему-то эту должность исполнял всегда Коля, мой младший однолетний дядя. Он превратился из тщедушного, хрупкого мальчика в славного юношу, был небольшого роста и весьма застенчив.
Бабушка его обожала, как самый младший, он чаще был с ней, хотя зимой тоже жил в Одессе и учился в университете. Жил он там с братом Владиславом, уже женатым, несмотря на молодые годы. Владислав был католик, но влюбился в дочь православного священника и, чтобы жениться, должен был принять православие. Дедушка поворчал, но потом махнул рукой, согласился, но поставил условие, чтобы он продолжал учиться в университете после воинской повинности.