– Какие красивые лошади! – выдохнул американец с тоской, и Юлька ревниво подумала: женщинами, небось, он так не восхищается.
Джон ходил от левады к леваде, от денника к деннику, разглядывал русских, орловских и американских рысаков, выведенных поколениями зоотехников для краткого победного бега на ипподромную милю, цокал языком, хлопал их по атласным шеям, щекотал бархатные носы, давал с ладони сахар, и, казалось, если смог, перенес бы их одной силой взгляда к себе на ферму в Спрингфилд.
Незаметно Юлька и Джон вышли на большой ипподромный круг. Скачки и бега в тот день не предполагались, и на дорожках разминались лишь редкие всадники да наездники в конь-качалках.
Внезапно на крайней дорожке возникло густое облако пыли, оно приближалось, росло пока наконец не превратилось в фантастическую по красоте картину, словно сбежавшую с палехской шкатулки. Тройкой мощных, серых в яблоках, орловских рысаков лихо правил кучер, одетый, правда, не в шелковую косоворотку, шаровары и картуз, как бывает в день больших бегов, а в темную от пота майку, джинсы и вылинявшую, когда-то красную бейсболку.
– Настоящие кони-звери! – восхищенно выдохнула Юлька.
– Да, как в русских песнях! – прошептал Джон.
– Эй, ребята, хотите, прокачу полкруга? – неожиданно предложил наездник. – Мне все равно тройку работать, да и этим битюгам не мешает нагрузки прибавить.
Джона долго упрашивать не пришлось. Он ловко впрыгнул в тележку, втащил туда Юльку и тут же достал из сумки фотокамеру. Коренник летел вперед, задавая темп, пристяжные не отставали, выгнув шеи, как лебеди, ветер хлестал в лицо горячими волнами и трепал Юлькины волосы. «Нет, все-таки простор – есть простор! Совсем другие ощущения, чем от езды в закрытом манеже! Нам подавай волю, галоп в степи, а не рысь по дорожкам Булонского леса, как сдержанным европейцам!» – успела подумать Юлька, пока они мчались на тройке.
Обещанные полкруга закончились внезапно. Пассажиры очнулись лишь тогда, когда наездник осадил лошадей.
– Хорошего понемножку, гуд бай, ребята!
Белобрысый чубчик и пристальный взгляд из-за стекол очков показались Юльке странно знакомыми. Может, учились вместе?
– А я узнал тебя, Юлька! –вдруг сказал наездник оглянувшись. – Мы когда-то вместе в прокат ходили.
И Юлька вспомнила такой же пристальный взгляд, устремленный на нее в манеже десять лет назад.
– Лешка, а почему ты тогда все взял на себя? – спросила она, понимая, что вопрос опоздал на десять лет.
– Потому, что я любил тебя больше, чем лошадей, – просто ответил наездник и, хлестнув коренника, пустил тройку галопом. Юлька несколько секунд смотрела ему вслед. Лешка так и не оглянулся.
«Ну и пусть, – подумала Юлька, когда они с Джоном ехали в троллейбусе. – Было и прошло. Так, детское увлечение. Зато сейчас рядом – симпатичный, образованный, обеспеченный человек, к тому же, не зануда и не жадина. Ну просто заморский принц из сказки!».
Она догадалась, что сам «принц» сейчас наверняка думает о ней, о Юльке. О том, как вчера они попали под дождь, гуляя в Царицыно, и укрывались, прижавшись друг к другу, под каким-то козырьком. Как он скупил в музыкальном отделе универмага все диски Моцарта, узнав, что это ее любимый композитор. Как в субботу они целовались на колесе обозрения в Центральном парке: Юлька замирала от ужаса, а кабинка раскачивалась на страшной высоте, угрожая рухнуть на землю. Как, наконец, сегодня он фотографировал ее на ипподроме, как обнимал, когда они сидели в тележке, как…
Но Джон думал не о Юльке. Он вспоминал русскую тройку.