Улики отыскались в произведении С.П. Мельгунова (1931) о либералах-заговорщиках.
При определении его жанра автор и сам колебался: роман? история? «Думаю, что последнее». Своей задачей в этом сочинении он считал заставить оказавшихся в эмиграции участников событий поделиться сведениями или «хотя бы в полемической форме высказать свои предположения» о заговорах перед Февралем. И соответственно, сам не скупился на провоцирующие «предположения и догадки».
«По словам Хатисова, — писал Мельгунов, — Львов говорил, что у него есть заявление со стороны ген. Маниковского, что армия поддержит переворот»{684}. В этом вторичном (через Г.Е. Львова и А.И. Хатисова) пересказе «заявления» Маниковского еще можно прочитать все то же отчаяние перед грозной перспективой, но Мельгунов своим истолкованием придал ему смысл чуть ли не клятвенного обязательства перед заговорщиками.
Однако это, в истолковании Мельгунова экстраординарное и поразительное, заявление Маниковского историк взял даже не из третьих рук. Источником ему послужила статья С.А. Смирнова в «Последних новостях» 1928 г. При этом вовсе не случайно Мельгунов, ссылаясь на нее, не воспроизвел текст дословно. Там было сказано более интригующе — не только то, что, по мнению генерала, «армия поддержит переворот», но что и сам он не останется в стороне: Маниковский «может быть рассматриваем, по полученным им [А.И. Хатисовым] в Москве сведениям, как сочувствующий проекту дворцового переворота и могущий оказать в этом деле свою поддержку», — так (по сведениям Смирнова, полученным «из первоисточника»), передал позицию Маниковского Хатисов великому князю Николаю Николаевичу, беседуя с ним 1 января 1917 г. В это не поверил и сам Мельгунов и, понимая, что как раз имеет дело с «предположением и догадкой», версию Смирнова «успокоил», ослабив своим все-таки хоть сколько-то более правдоподобным пересказом.
Причину подобной его сдержанности можно понять. Узнав из статьи Смирнова о заговорщической деятельности Хатисова, Мельгунов попытался проверить сенсационные сообщения у самого этого заговорщика, а также путем переписки с другими затронутыми лицами, но вынужден был признать, что в ответных письмах «многие из причастных к этому делу лиц решительно отвергают свое участие и заявляют о фантастичности сообщенных сведений»{685}.[182] Сам Смирнов отношения к переговорам о перевороте вообще не имел и что за «первоисточник» он упомянул — не раскрыл, а Мельгунова запутал. В его изложении получилось так, что, с одной стороны, «…писал Смирнов, передавая в сущности рассказ А.И. Хатисова». Однако, с другой стороны, осведомившись непосредственно у Хатисова, Мельгунов прояснил ссылку на какой-то неведомый «первоисточник» и добавил прямое указание на Г.Е. Львова, хотя Смирнов его не называл.
Пока Мельгунов вел переписку и готовил книгу к изданию, выступил со свидетельством и сам Хатисов. Оно как будто подтверждало, что Львов в своем выступлении 1916 г. использовал данную Маниковским оценку политического состояния армии. Но в то же время как раз свидетельство Хатисова исправляло смысл «заявления Маниковского»: в памяти Хатисова оно выглядело не так, как у Смирнова, ссылавшегося на Хатисова. «За нами будет армия, — по словам Хатисова, сообщил Львов в речи, произнесенной в узком кругу единомышленников 9 декабря 1916 г. — Я позволяю себе назвать генерала Маниковского, хорошо знающего настроение армии и свидетельствующего, что и она крайне недовольна. Мы можем ее считать согласной с нами»{686}. Это уже больше похоже на документированные высказывания Маниковского и лишает роль генерала той «двусмысленности», которая озадачила Мельгунова (заговорщик, а одновременно лично сигнализирует царю о ненадежности полиции «и т. д.»).
182
Тогда же с той же целью выяснения истины вел переписку Т.И. Полнер — с тем же результатом: «Решительно отрицаю правильность изложенного в статье С. Смирнова»; «Абсолютная неправда»; «Не знаю, кому и для чего понадобилось сочинить такую историю», — писали Полнеру его корреспонденты