Максималистски-жизнерадостный подход Харрисона — Маркевича, по существу, сближается с идеологией «особого пути» русских неопочвенников. В ней лишь термин «оборонные услуги» заменяется столь же привлекательным и государственнически благодушным — «невещественное богатство», подразумевающее «правопорядок, безопасность, духовность». Неопочвенники полагают, что таким образом ресурсы страны получают употребление «в социально значимых… отраслях», характерных для российского «мобилизационного типа развития»; здесь «государство — носитель общего блага, оно выражает общенациональный интерес»{59}. Соответственно, применительно к российской практике 1914–1917 гг., потребовалось бы учесть в качестве «оборонных услуг» не только само по себе содержание войск, но и их «работу» по организации опустошения оставляемых местностей, насильственной эвакуации сотен тысяч мирных обывателей из западных областей России, сопровождавшейся уничтожением и разграблением их имущества, стрельбу по недовольным рабочим в Иваново-Вознесенске, Костроме и Петрограде, по «инородцам» в Туркестане и т. п. Такое переименование («оборонные услуги») означает не что иное, как попытку устранить из анализа категорию непроизводительного труда, относящегося к сфере надстройки, государства.
Трактовка военного производства как особых «услуг» — надо признать — все же содержит непроизвольно выразившееся рациональное начало, но ей недостает логической законченности. Упоминание об «услугах» неотделимо от вопроса — «услуги кому?», приносят ли они «непосредственную пользу членам нации как конечным потребителям»{60}? Ответ Харрисона и Маркевича, как и самобытных государственников, подразумевается, хотя не высказан: услуги предназначены «обществу» (нации, государству); но это сразу же перемещает отвлеченные рассуждения на реальную историческую почву и обнажает их необоснованность.
С точки зрения Николая II и его единомышленников, например, продвижение на Дальнем Востоке, вызвавшее войну с Японией, требовало жертв и оказания «оборонных услуг» на несколько миллиардов рублей — больше годового бюджета империи. Но у других современников переживания той войны породили тяжелые сомнения — нужно ли было возводить крепость Порт-Артур с необходимыми для нее устройствами и вооружением, тратить колоссальные средства на оказавшиеся негодными корабли русской постройки, на содержание колониального аппарата и войск, на призрение увечных, на расстрелянные и уничтоженные орудия и боеприпасы. Власть «расточает народные силы» зря: расходы на Китайско-Восточную железную дорогу и овладение Маньчжурией — это «всенародная грамотность, самодержавной властью отнятая у русского народа и отданная японцам и американцам», писал П.Б. Струве{61}. «Наши порты и адмиралтейства», жаловался публицисту М.О. Меньшикову не названный им по имени «выдающийся корабельный инженер», — это «страшный паразит, сосущий драгоценные соки родины» (Б.Н. Кузык: «Чудовище, высасывающее жизненные соки экономики»). Было распространено мнение: «Затратьте полмиллиарда [не на боевые эскадры, а] на выкуп земли у дворян или на народное образование — и каждая из этих реформ в одно десятилетие удвоит силы России». Меньшиков в 1905 г. оспаривал это мнение, но в 1912 г., встревоженный угрозой нежелательной войны с Германией, и сам развил ту же тему: «Мы ежегодно тратим до миллиарда на армию и флот, и все-таки не имеем пока ни флота, ни готовой к войне армии. Но тот же миллиард, вложенный в какое хотите культурное дело… мог бы сдвинуть нас с мели… Под страхом нашествий тех самых врагов, которые трепещут нашего нашествия, мы обираем, что называется, у нищего суму, выколачиваем подати…»[11]
Кадетский «Вестник народной свободы» в этом вопросе не расходился с «Новым временем»: «Ужасные уроки показали нам, что и внешнее могущество и величие страны не могут выдерживать пренебрежения к интересам внутреннего развития, — писал С.А. Котляревский. — Германия со всем своим милитаризмом была бы лишь колоссом на глиняных ногах, если бы она не опиралась на необычайное развитие промышленности и торговли, на беспримерно широкое народное образование, на грандиозную научную культуру. Какое непонимание великих исторических уроков, какое легкомыслие — думать, что сила государства измеряется его военным и морским бюджетом». «Ведь подъем умственного развития и материального благосостояния народа, — добавлял военный обозреватель “Нового времени”, — так же необходим для усиления военной мощи государства», а между тем «средний бюджет русского обывателя в 3–4 раза меньше, чем германца или француза»{62}.[12]
11
В более полном виде его рассуждения не лишены интереса: «Миллиард, вложенный в мелиорацию земли, в орошение ее… в ремесленное образование, в санитарное оздоровление народа (одна чудовищная детская смертность чего стоит!), — даже один миллиард, честно вложенный, не разворованный по дороге, — мог бы сдвинуть нас с мели… Пусть несчастные вырождаются и вымирают — нам непременно нужно вогнать в среднюю “душу населения” двенадцать бутылок водки в год, иначе нечем содержать армию и флот даже в теперешнем “неготовом” виде»
12
Вообще «развитие военных сил, несоразмерное с финансами, ослабляет государство даже в военном отношении», — писал министр финансов Александра II М.Х. Рейтерн (Нестор. 2000. № 2. С. 18).