Совет министров, стараясь придавать подобным операциям видимость чуть ли не коммерческой сделки, плодил юридические фикции. Возникшие в 1915 г. в Совете министров разногласия по вопросу об оформлении мер против нежелательных землевладельцев (меньшинство министров предлагало откровенно проводить «возмездную конфискацию») показывают, что правительство стремилось не создать поводов для истолкования своих действий как «простого отобрания земель… по принудительной оценке», то есть «принудительного отчуждения в чистом его виде». Чтобы не появлялось почвы для жалоб, процедуру было решено обставить как всего лишь «присвоение Крестьянскому банку права преимущественной покупки». Банк будет «приобретать» отбираемые земли «по предложенной за них вольным покупщиком цене или по [цене,] определившейся на торгах». Торговая сделка, и ничего больше: собственник продает по цене, принятой покупателем, просто вместо одного покупателя ему уплатит ту же цену другой (на что тут жаловаться?) — Крестьянский банк. Однако если банк усмотрит, по его понятиям, «явно недобросовестное поднятие цены имуществ при добровольной сделке либо на торгах» — он воспользуется издаваемым законом и возьмет эти земли «по их действительной стоимости», а определять ее будет местное отделение самого же Крестьянского банка.
Для того чтобы вся процедура не выглядела как конфискация, ей был придан, таким образом, вид «добровольной сделки или покупки на торгах». Вообще вся операция вполне по-шишковски именовалась «добровольным отчуждением недвижимого имущества» (примерно как в 1861 г. помещики «добровольно» поступились частью своих земель[202]), а принуждение рассматривалось как ее вторая фаза; она начиналась по истечении отпущенного собственнику на размышление срока (6–10 месяцев){769}.[203]
На местах «правоприменительная практика» на этом не останавливалась, шли в ход «турецкие приемы». Ссылаясь на приказ Верховного главнокомандующего[204], временный генерал-губернатор в Одессе генерал М.И. Эбелов предписал подчиненным ему начальникам губерний не разрешать никаких сделок по продаже немецких земель в частные руки, а «совершенные уже в отношении продажи земель евреям» — отменить{770}. Тем самым военные власти по своему усмотрению «исправили» уже изданный закон[205]. Со своей стороны Государственный банк «в тех же целях ускорения ликвидации» нежелательного землевладения предложил своим провинциальным отделениям не выдавать колонистам никаких ссуд под хлеб, а земельным банкам — не присуждать никаких льгот по заложенным им землям. В условиях, когда многие из собственников находились на фронте и не имели возможности внести проценты по ссудам, они по этой причине лишались своих земель, а Крестьянский банк стал на крайне выгодных условиях продавать спекулянтам «образцовые во всех отношениях хозяйства в плодороднейших губерниях и благодатном Крыму», писал Раупах.
Новые нормы нарушают «самые священные основы права», как оно отражено в Основных законах, писал современник-юрист, причиняют владельцам собственности «вред и убытки», да еще и «закрывают путь законного удовлетворения и восстановления попранных прав». Введен «совершенно новый вид отчуждения, не соответствующий установленному в Основных законах и нарушающий их». В целом это — мера репрессивная «не только в отношении к “немецким” землевладельцам, но и в отношении массы не “немцев”, единственная вина которых состоит в том, что они верили в русскую законность и в незыблемость нашего гражданского правоотношения»{771}. P.P. Раупах обращал внимание на то, что действие закона распространялось не на всех обывателей, а только на крестьян и таких лиц, какие «по быту своему от крестьян не отличаются»; в ином положении оказывались те немцы-дворяне и купцы, кто вовремя управился принять православие либо имел среди членов семьи участвовавшего в войне офицера (но не солдата) или добровольца. В угоду высшему начальству местные власти включали в составляемые ими ликвидационные списки «уже не только немецких колонистов, но и всех вообще крестьян лютеранского вероисповедания с иностранными фамилиями». При этом самые крупные имения, принадлежавшие немецким дворянам, ликвидации не подлежали.
С полным основанием Раупах из всей истории законов о ликвидации и направленности их действия делал заключение, что эти законы «ничего общего ни с опасностью немецкого засилья, ни с интересами русского крестьянина не имели», а мотивы законодателей читались по их чековым книжкам: «Люди, стоявшие у власти, менялись, но аппетиты тех общественных групп, которые захватом корейских лесных концессий уже раз втянули страну в войну с Японией, аппетиты эти оставались все теми же»{772}.
202
Главноуправляющий землеустройством и земледелием Б.А. Васильчиков припоминал, что в 1906 г. левые в I Думе, обосновывая принудительное отчуждение помещичьих владений «для разрешения аграрного вопроса», имели верное основание ссылаться на прецедент 1861 г., и правительству «трудно было доказывать» их неправоту. Поэтому в тот момент оно предпочло «занять иную позицию» и выдвигало в качестве довода не «юридическую неприменимость» принудительного отчуждения, а «точку зрения нецелесообразности»
203
С. 99: «Русским подданным из германских, австрийских или венгерских выходцев предоставляется в установленный настоящими правилами срок отчудить по добровольным соглашениям свои недвижимые имущества… Не отчужденные в предоставленный для сего срок по добровольным соглашениям… продаются с публичного торга» (ОЖСМ 10 и 20 января 1917 г.), причем, возможно, «и ниже оценки» (ОЖСМ 1915. С. 524). Так же и при ликвидации торгово-промышленных «немецких» предприятий Совет министров считал правильным не придавать «преобладающего значения» тому, «сколько получат за отчуждаемое предприятие акционеры». Важно, чтобы были обеспечены «государственные и общественные интересы» (ОЖСМ 1916. С. 98).
204
В мае 1915 г. верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич предписал «немедленно приостановить все сделки по продаже земель немецких колонистов в
205
Как отмечал Раупах, 100 тыс. колонистов были высланы из юго-западных губерний и потому личного участия в продаже своих земель принимать не могли. Первенствующее место среди покупателей занял Крестьянский банк. «Скупая земли в 3–4 раза ниже их рыночной стоимости, банк прежде всего удерживал из вырученной суммы выданные им под эти земли ссуды, и так как размеры последних определялись рыночной ценой земли, то владельцы тех земель, которые были заложены, часто не только ничего не получали, но еще и оставались должниками банка», а те, кому что-то все-таки причиталось, могли получить лишь 4,5% годовых.