Как свидетельствовало ГАУ, имевшийся к началу войны запас винтовок (4120 тысячи) «с первых же дней войны оказался недостаточным для снабжения вновь формируемых войсковых частей и пополнения текущего расхода». По причине общих финансовых затруднений размер запаса был установлен Мобилизационным комитетом в 1910 г. с понижением — таким, что новая норма военного времени давала формальное обоснование свертыванию производства, вызванному в действительности отсутствием средств{121}, но для «общества», для Думы в объяснение сокращения деятельности ружейных заводов ведомства ссылались на ожидаемое перевооружение автоматической винтовкой, что, впрочем, тоже действительно учитывалось. Великий князь Сергей Михайлович, ведавший всем артиллерийским делом империи, 21 сентября 1911 г. сообщил Николаю II, что «винтовками все наши запасы обеспечены, и мы теперь изготовляем только нужное количество для текущей потребности»{122}, а 18 марта 1913 г., когда Николаю II поступил доклад о заготовлении патронов для берданок, царь сэкономил казенные средства, выразив свою «ВЫСОЧАЙШУЮ волю»: «По-Моему, винтовки Бердана следовало бы изъять из употребления даже ополчения. Все народы — соседи России, даже собственно разбойники, и те вооружены лучшим оружием»{123},[26] и это предрешило ликвидацию запаса устаревших винтовок. В ответ на требование Николая II представить сведения о ходе ружейного производства, полученное 4 июля 1915 г., Беляев доложил, что «в июне 1914 г., по выполнении данных в мирное время заказов, наши ружейные заводы изготовили менее 1000 винтовок. Другими словами, к открытию военных действий казенные заводы почти прекратили изготовление винтовок», а к июлю 1915 г. эти три завода довели месячный выпуск до 60 тысяч{124}.
В середине февраля 1915 г. Ставка определяла потребность фронта в размере 1 млн. ружей немедленно, единовременно и затем по 100 тысяч ежемесячно. 23 мая 1915 г. ежемесячная потребность была установлена уже в 200 тысяч, то есть 2,4 млн. в год, и на этом уровне исчислялась и далее. Как заявило в Думе 30 марта 1916 г. Военное министерство, необходимо «придерживаться уже выяснившейся на основании опыта текущей войны потребности в выпуске ежемесячно по 200 тысяч винтовок»{125}.
На совещании по вопросу о ружейных заводах 14 апреля 1915 г. сообщалось, что совокупную производительность всех трех заводов намечено довести до 950 тысяч в год, «путем их расширения», к 1 января 1916 г. «Дальнейшее же увеличение производства винтовок в России желательно достигнуть устройством новых заводов». Но Беляев указал на недостаточность такого увеличения: «100 тысяч в месяц это минимум. Ежемесячная убыль людей 300 тысяч, 10 тысяч в день. Чтобы иметь 1/3 вооруженными — получилось 100 тысяч». Представитель Министерства финансов В.В. Кузьминский поинтересовался: «Нельзя ли развить дальше существующие заводы?» Начальник Канцелярии Военного министерства А.С. Лукомский ответил: «Дальнейшее развитие граничит с новым заводом». Как пояснил представитель ГАУ А.А. Якимович, раньше «предполагалось, [что] казенные заводы [дадут до] 500 тысяч. Были отпущены средства на расширение помещения, но пришлось остаться в тесноте… дальше расширять невозможно (территория, управление)». Совещание признало, что «единственным выходом… является безотлагательная постройка нового казенного ружейного завода производительностью не менее 450 тысяч винтовок в год с одновременным устройством нового сталелитейного завода для надлежащих отливок, при общей стоимости таковых [заводов] в 56 млн. руб.»{126} Для трех старых ружейных заводов в США был сделан через фирму «Ремингтон» заказ на новые станки (еще на 1 млн. долларов), изготовление их заканчивалось осенью 1916 г.{127}
На протяжении 1915 г. из-за границы удалось получить 1 316 152 винтовки, русские заводы изготовили и исправили 854 654 штуки. «Отсюда видно, — писал позднее генерал-оружейник А.П. Залюбовский, — что в 1915 г. заграничный рынок… сыграл существенную роль», так как 60% поступивших ружей были иностранных образцов{128}. На союзнической конференции в Шантильи 7 декабря 1915 г. потребность русской армии в заграничном снабжении винтовками была заявлена Ставкой, по существу, в прежнем размере: 1,2 млн. единовременно и затем по 200 тысяч ежемесячно{129}. Осенью 1915 — в начале 1916 г. недостаток винтовок все еще «ощущался в действующей армии весьма остро» (Беляев). Тогда поступило от союзников 1150 тысяч винтовок разных типов (Ветерли, Гра, Гра-Кропачек, Лабеф и еще 200 тысяч японских). Тем не менее при обсуждении плана наступательных действий, состоявшемся на совещании в Ставке под председательством Николая II 17 февраля 1916 г., несмотря на грозные слова командующего Западным фронтом о «громовом ударе» «могучим молотом», все же Северный фронт, которому, казалось бы, отводилась в этом наступлении главная роль, жаловался, что не в состоянии обеспечить укомплектование своих войск. «Люди есть, но нет достаточного вооружения, — доложил П.А. Плеве. — Предполагалось, что 12-я армия получит винтовки японские, а 5-я покроет недостачу ружей за счет 12-й. Все это, по нашим расчетам, можно было исполнить в половине февраля, но получение японских винтовок замедлилось». Между тем Ставка возлагала надежды именно на живую силу. «Раз не имеем такой могучей артиллерии, как наши союзники, то придется брать количеством пехоты», — сказал начальник штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексеев{130}.
26
В показаниях на следствии Кузьмин-Караваев, как и другие артиллерийские чины, не упоминал об этом повелении Николая, хотя Верховная комиссия располагала копией письма Леховича.