Лишь 21 января 1917 г. в Петроград было доложено о «постепенном получении лекал» и о том, что «дело хотя медленно, но постепенно налаживается»[46], но это не касалось «Вестингауза»: завод «упорно противится», сообщал Залюбовский в ГАУ 20 апреля 1917 г., не желает подчиниться «нашим техническим указаниям» и по-прежнему делает винтовки без проверки лекалами и приборами «за их отсутствием». «Как оружейник, — заявил он, — не могу взять на себя ответственность за соглашение с этой компанией, которая девять месяцев все обещает мне исполнить даже самые минимальные требования и ничего не делает для установления нормальной выделки винтовок… Качество, несмотря на все усилия приемщиков, почти не изменяется»{202}. Все это — несмотря на то, что образцы винтовки, спецификация и чертежи лекал были переданы фирме еще до заключения контрактов, в апреле 1915 г., «а осенью того же года был передан также весь набор лекал в натуре», — свидетельствовал B.C. Михайлов.
Непонятное на первый взгляд упрямство фирмы, не желавшей использовать лекала, получает объяснение в тех сведениях, какие тут же добросовестно сообщает Михайлов. Имелись «весьма досадные обстоятельства, лежавшие целиком на вине заказчика» и служившие «Вестингаузу» «отличной базой для оттяжки сроков поставки, претензий к заказчику об убытках и всякого рода препирательств с инспекцией приемок»: в присланных «Вестингаузу» из России лекалах оказалось расхождение с чертежами, а в чертежах обнаружились «неточности и неувязки». К тому же лекала оказались не новыми, «в них был известный износ», а в присланных образцовых винтовках — «расхождение некоторых размеров самих винтовок с лекалами и чертежами. Кроме того, сами винтовки имели некоторые дефекты»{203}. В этом, надо полагать, и была причина того, что американские лекальщики не могли скопировать русские образцы. По свидетельствам с американской стороны, завод, потеряв надежду получить лекала из России, принялся самостоятельно их изготовлять, и лишь через полгода ГАУ прислало часть лекал, причем они находились в деятельном употреблении с 1892 г. и расходились как с лекалами американского изготовления, так и с чертежами, представленными заказчиком. Именно из-за этой небрежности ГАУ пришлось затем прислать 40 контрольных образцов винтовок. Но русские приемщики в США и эти образцы считали неудовлетворительными по качеству и непригодными, так как это были винтовки, выпущенные во время войны, по облегченным требованиям и с льготными допусками{204}.
Ответственность за срыв сроков поставок от «Вестингауза» и «Ремингтона» должна была лежать на ГАУ, но, вполне понятно, признавать эту ответственность{205}, чреватую служебными репрессиями, русские артиллеристы не спешили. Характерно, что и Михайлов в полной мере выдержать объективность не смог. «По существу же дела, — добавил он, — указанные погрешности в образцах и чертежах, конечно, не могли иметь заметного влияния на ход работы «Вестингауза», и он [завод] не обратил бы на них внимания, если бы был в состоянии технически и организационно сразу хорошо справиться с делом»{206}. С этим разъяснением не сходится то упорство, какое было проявлено приемщиками в отношении столь малозначительных, по мысли Михайлова, «погрешностей». Маниковскому было понятно, что «самый простой способ остановить работу завода на долгое время — это лишить его лекал»{207}. Присылка хотя бы одного-двух негодных лекал уже могла создать кризис. В декабре 1916 г. «вдруг… у “Ремингтона” начали проявляться непонятные остановки, — телеграфировал в Петроград Залюбовский, — а в январе сильное уменьшение сдач». Оказалось, что «администрация взяла из мастерской лекало, без которого нельзя было работать»{208}.
В стремлении обеспечить взаимозаменяемость частей винтовки приемщики браковали эти части, если они поступали в сборку с разных заводов фирмы, что препятствовало специализации и кооперированию, столь необходимым при массовом производстве{209}.