В цифрах Струмилина — Сидорова — Стоуна, показывающих стоимость ввоза при пересечении границы, не получило отражения остро необходимое промышленное оборудование, заказанное, но не поступившее либо из-за военных действий (захваченные турками крупные станки РАОАЗ, утопленные немцами станки автомобильного завода Рябушинских, оборудование Кемеровского коксохимического завода и многое другое), либо вследствие реквизиционных мер английского правительства, а также его отказа в кредитах на оплату заказов в США (так вышло, в частности, и с главным объектом «программы Маниковского» — сталелитейно-снарядным заводом). Такая же судьба постигла, например, оборудование ружейного, трубочных заводов, а ГАУ рассчитывало его получить целыми комплектами. Чтобы привезти станки, заказанные для одного только ГАУ, тоннаж на 1917 г. был исчислен в 12 тысяч тонн{244}.
Все это оборудование, как и тысячи станков для многих других заводов, признавалось крайне нужным для русской военной промышленности; получить его не удалось, но и ожидать «замещения» станками собственного изготовления не приходилось. Таблица же, использованная Стоуном, об этом ничего не говорит — она о другом. Из нее в лучшем случае виден лишь какой-то относительный рост внутреннего производства на фоне одновременного вынужденного сокращения фактического ввоза. Это сокращение ввоза было вызвано не успехами своего станкостроения, делавшими ввоз ненужным («способность заместить»), а невозможностью получить от союзников много больше — в силу запретов со стороны кредитора и распорядителя кредитов, правительства Великобритании; там противились «“чрезмерному” усилению союзника, который на другой день после войны мог стать ее противником»{245}. Самый решительный запрет на отправление грузов в Россию оно наложило после неудачи корниловского выступления{246}. Отчасти ограничение таких поставок объяснялось еще и желанием британского правительства обеспечить своей промышленности после войны рынок сбыта в России, воспрепятствовав появлению конкурента, как это получилось с оборудованием для создаваемых в России автомобильных заводов и устройством алюминиевого завода. У Б. Бонвеча сложилось впечатление, что в марте 1917 г. лондонское Министерство вооружений обязалось поставить оборудование, необходимое обществу «Бекос» для создания в России казенного автомобильного завода. В действительности заказанное в Англии оборудование «по категорическому требованию» английского правительства, согласно ранее принятому решению, «соответствовало ремонтному заводу, а не заводу автомобилестроительному»{247}. Изготовлено оно было лишь в октябре 1917 года.
Наконец, в рассуждениях о «взрывном» росте русской промышленности в условиях войны, как нетрудно убедиться, использован еще более надежный прием. Чтобы устроить этот взрыв, Стоун не только не посчитался с сомнениями Сидорова, но и по-своему обошелся со статистикой Струмилина. У Струмилина говорится о росте на 1256 млн. руб. основного капитала промышленности «за пятилетие», «для 1913–1917 гг.», «к концу 1917 г.», то есть за 1913, 1914, 1915, 1916 и 1917-й. Чтобы получился хороший взрыв (рост на треть), Стоун взял эту же самую цифру роста (1256 млн.), но отсоединил 1913 (последний год знаменитого предвоенного промышленного подъема) и 1914 гг., и отнес весь этот рост новых вложений к промежутку «между 1914 и мартом 1917 г.», то есть к 1915, 1916 и 1917-му, а на всякий случай обрезал еще и большую часть 1917-го. Из 1256 млн. Струмилин, как и в предыдущем случае, условно и произвольно выводил стоимость произведенных в России «машин и аппаратов» в 50%, или 628 млн. рублей. Стоун и этот прирост перевел с 1913–1917 на 1915 — февраль 1917 г.{248} Как ни относиться к статистическим расчетам советского борца против «капитулянтов» и «вредителей», в передаче Стоуна пользоваться ими определенно нельзя.