Я улыбнулся, вспомнив рисунки, которые вслед за Ильиным уже все мои пилоты намалевали на своих «Ласточках». Правда, здесь за знаком явно стояло что-то большее, чем просто место сбора для тех, кто оказался недостаточно знатен, чтобы получить приглашение к Волохову.
— Надеюсь, это не какое-то тайное общество? — спросил я, и поручик еле заметно вздрогнул.
— Приказ царя — никаких тайных обществ, — он вскинул голову и поспешил отойти.
Словно дети, которые даже на войне не могут не играть в свои игры. Я вздохнул, еще раз изучил бумагу и засунул ее в карман. Сначала дело, и только потом все новые знакомства. Я почти дошел до мастерских, когда там что-то громыхнуло, а потом мне в нос пахнуло горелым маслом. Или что там в очередной раз сожгли мои инженеры?
Я ускорился, но радостные крики, которые было слышно даже с улицы, говорили о том, что, несмотря на взрывы, все у нас идет хорошо.
Глава 2
Сижу, слушаю долгие пространные рассуждения Достоевского, злюсь. Все-таки не зря я выделил час на мастерские. Мелочь, а хватило, чтобы парочка моих инженеров в духе времени не забила на все мои указания. И ведь уважают, признают мои идеи, а все равно готовы в любой момент сорваться и начать все делать по-старому.
— … таким образом, создание отдельных деталей и сбор из них котлов — задача опасная и вредная, ведущая к взрывам и потере времени, — заканчивал свою речь Достоевский. — Лучше, как раньше, каждый котел отдельно. Собрали, все приточили, проверили, и только тогда можно гарантировать, что машина будет работать.
Инженер замолчал, уверенный, что теперь-то мне будет нечего возразить. А я и не собирался возражать сам.
— Иван Григорьевич, — я заметил сначала капитана Руднева, а потом и главного кузнеца. — Дмитрий Александрович, подойдите, пожалуйста.
Когда все собрались, инженеры были смущены, капитан и кузнец недовольны, что их оторвали от дел. Но этот разговор достаточно важен, чтобы потратить на него время.
— Прошу прощения, что сейчас без лишних объяснений буду задавать вопросы, — начал я. — Но это важно для дела, и в конце вы все поймете. Хорошо?
Все по очереди кивнули.
— Тогда, Иван Григорьевич, что именно вы проверяете, прежде чем принять новую партию ядер для своих пушек?
— Количество, состав партии, сортировку по размерам. Надо пояснять почему?
— Только по последнему пункту.
— Обычно ядра разные, — Руднев начал догадываться, к чему я веду. — Чтобы знать с большей вероятностью, куда и как они полетят, мы сортируем их и потом вносим корректировки по таблице.
— Видите, ваше благородие, — не удержался Достоевский. — Нельзя сделать совсем уж одинаковые детали, даже ядра, которые тысячами отливают.
Я поднял руку, останавливая инженера:
— Иван Григорьевич, — вернулся я к артиллеристу. — А если бы был выбор, получить партию снарядов как обычно или же в два раза меньше, но одинакового размера и веса, что бы вы выбрали?
— Конечно, одинаковые.
— Но почему? — на этот раз не выдержал Генрих Антонович.
— Все дело в точности. Сейчас даже пять процентов попаданий на предельной дистанции орудий считается хорошим показателем. С сортировкой мы смогли поднять его до пятнадцати процентов. Если же ядра будут одинаковыми, думаю, можно довести цифру до тридцати, а то и более процентов.
Я невольно вспомнил таблицу точности на английском флоте на границе 19 и 20 веков, которую однажды видел… Сто кораблей, восемьсот пушек, шесть тысяч выстрелов — и в 1890 году удалось попасть только тридцать один раз из ста. Чуть больше десяти лет, и к 1906-му получилось довести эту цифру до семидесяти процентов за счет качества выделки нарезных пушек и введения конических снарядов. Увы, сейчас без полноценных производственных цепочек — от добычи угля и стали, до их обработки — о подобном приросте не могло идти и речи.
— Дмитрий Александрович, теперь просьба к вам, — я повернулся к кузнецу. — Расскажите, как вы дорабатываете ракеты. Как делали раньше и как делаете теперь.
— Раньше собирали все сразу, ракету за ракетой. Сейчас по вашему приказу разбили производство на этапы. Я готовлю только крылья, мои помощники-ветераны — им тяжело много ходить — зачищают и выравнивают их все до единой формы. Они же разбирают ракеты и готовят их к ковке. Потом один день в неделю я трачу на то, чтобы прибить к ракетам все, что мы сделали. Получается в два раза больше, чем выходило раньше. А ракетчики Алферова только хвалят, говорят, что теперь прямо чувствуют, куда ракета полетит.