Трезво анализируя демагогическое утверждение об антигуманности, нечеловечности деления на «наших» и «не наших», Карл Шмитт замечает: «если некто начинает выступать от имени всего человечества, от лица абстрактной гуманности, это означает на практике, что этот некто высказывает таким образом чудовищную претензию на то, что он лишает всех своих возможных оппонентов человеческого качества вообще, объявляет их вне человечества и вне закона и потенциально предполагает войну, доведенную до самых страшных и бесчеловечных пределов». Поразительно, что эти строки написаны в 1934 году, задолго до ядерных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Кроме того, о жертвах ГУЛАГа тогда тоже еще не было известно на Западе. Таким образом, к самым страшным последствиям приводит не реалистическое признание качественной специфики политического существования народа, которая всегда предполагает деление на «наших» и «не наших», а стремление к насильной универсализации, к втискиванию наций и государств в клетки утопических концепций «единого и однородного человечества», лишенного всяких органических и исторических различий.
Отправляясь от этих предпосылок, Карл Шмитт развил теорию «тотальной войны» и «ограниченной войны», так называемой «войны форм». Тотальная война является следствием универсалистской утопической идеологии, отрицающей естественные культурные, исторические, государственные и национальные различия народов. Такая война чревата уничтожением человечества. Экстремистский гуманизм – прямой путь к такой войне, считает Карл Шмитт. Тотальная война предполагает участие в конфликте не только военных, но и мирного населения. Это – самое страшное зло. «Война форм» неизбежна, так как различия между народами и их культурами неистребимы. Но «война форм» предполагает участие в ней только профессиональных военных и может регулироваться определенными юридическими правилами, которые некогда в Европе носили название Jus Publicum Europeum (Европейский общественный закон). «Война форм» – наименьшее зло. Теоретическое признание ее неизбежности заранее предохраняет народы от «тотализации» конфликта и от «тотальной войны». Здесь уместно привести знаменитый парадокс из «Бесов» Достоевского. Там Шигалев говорит: «Исхожу из абсолютной свободы и прихожу к абсолютному рабству». Перефразируя эту истину применительно к идеям Карла Шмитта, можно сказать, что сторонники радикального гуманизма «исходят из тотального мира и приходят к тотальной войне».
И последний важный момент в определении «наших» и «не наших», «врагов» и «друзей». Шмитт считает, что фундаментальность этой пары для политического бытия нации ценна также и тем, что в этом выборе решается глубинная экзистенциальная проблема. Жюльен Фройнд, ученик и последователь Карла Шмитта, так сформулировал этот тезис: «Пара „враг“ – „друг“ дает политике экзистенциальное измерение, так как, предполагая теоретически возможность войны, выбор в рамках этой пары ставит проблему жизни и смерти». Юрист и политик, рассуждающие в категориях «враг» – «друг», ясно осознающие смысл этого выбора, оперируют экзистенциальными категориями, что придает их решениям, поступкам и заявлениям качество реальности, ответственности и серьезности, которых лишены все утопические гуманистические абстракции, превращающие драму жизни и смерти в войне в одномерную химерическую декорацию. Страшной иллюстрацией этого было освещение западными средствами массовой информации иракского конфликта и бомбежек Сербии – американцы следили за гибелью иракских и сербских женщин, детей и стариков по телевизору, будто наблюдая за компьютерными «звездными войнами». Идеи нового мирового порядка, основы которого были заложены в этих конфликтах, являются высшим проявлением лишения страшных и драматических событий всякого экзистенциального содержания.