— Вы тогда уладили это дело, так имеете подробные сведения о нем, и так далее.
И не первый раз я слышал эту нелепость. Источник ее не местный: значит, меня представляют не учителем веры, а политическим агентом, посланцем «главы Церкви» Императора, имеющим власть вершить такие дела, как нападение русского военного судна на Цусиму, но зато лишенным всякого права на уважение добрых людей, — политическим развратителем Японии, готовящим ее к завоеванию русскими».
Отец Николай всегда ждал захода в порт русских моряков, чтобы с помощью пожертвований пополнить церковную казну. Особые надежды он возлагал на корвет «Варяг», на борту которого находился командующий отрядом кораблей контр-адмирал И. А. Ендогуров. «Я не замедлил побывать с визитом у адмирала, — писал священник, — и благопочтеннейше представить ему «тетрадь для пожертвований»; но увы! Мои надежды далеко не сбылись: с обоих судов, где команды больше 660 чел. и тьма офицеров, собрано всего 329 рублей, да и то со скандалом. Адмирал, рассматривая «тетрадь для пожертвований», нашел там записанные еще Маховым расходы в 40 бу; «Как же так? — сказал он своей свите. — Столько денег собрано с судов, а в расходе всего 40 бу; должно быть, священник крадет, нужно назначить комиссию для пожертвований церкви». Заговорили на обоих судах о комиссии; доброжелатели предупредили меня, советуя привести в исправность документы; потом и сам Адмирал, бывая у Цивилькова, выразил сильное подозрение насчет того, что я ворую у церкви. Не выдержал я, написал Адмиралу письмо, в котором благодарил его за пожертвования, дал ему заметить, что он не имел права назначать ревизии не по своей части, объяснил, что на 1075 руб. 66 коп. (столько пожертвовано всеми моряками с прежних судов) построить церковь, в которой одни колокола стоят 1250 рублей, да еще красть из этой суммы — нет физической возможности; в заключение бесцеремонно посоветовал ему прежде узнавать о людях и потом уже судить их. Могу, впрочем, похвастать, что последнее, по сдержанности тона, сделало бы честь 70-летнему старцу [нерзб]. Адмирал удостоил меня письмом, за безграмотность которого, если бы он был в 3-м классе училища, его поставили бы на колена, а за безнравственность которого, если бы он был в школе, его непременно высекли бы; он отказался от всего, свалив всё на сплетника, под которым, должно быть, разумел Цивилькова, как будто бы слухов о комиссии и не существовало; в заключение письма, в параллель к моему совету, и он советует мне «быть осторожней»; т. е. пригрозил камнем из-за пазухи — своим Адмиральством, — смешно!»
Нелестное впечатление оставляли порой у священника и другие офицеры. Как-то раз Н. А. Бирилев с офицерами «Посадника» устроили на вулкане Комагатаке пикник, на который пригласили и отца Николая. Моряки не предупредили его о характере вечеринки, и священник был весьма озадачен, когда поздно вечером в гостинице перед ними стали танцевать гейши, а вечеринка стала превращаться во фривольную встречу. Увидев это, отец Николай покинул общество, несмотря на ночное время. Возможно, именно тогда, возвращаясь по темноте в Хакодате, он упал с лошадью с обрыва и повредил левую ногу. Он так и не смог вылечить ее полностью, и боль в ноге мучила его многие годы.
2 июня 1866 г. в Хакодате из Нагасаки пришел корвет «Аскольд». Моряки надеялись запастись продовольствием, но возникли проблемы. Мясо можно было получить с большим трудом и то при помощи губернатора. Хлеб был очень дорогим, так как монополию держал один булочник. Вообще все продукты здесь значительно подорожали и стоили гораздо больше, чем в Нагасаки. Командир «Аскольда» отмечал в своем рапорте, что «здоровье команды весьма хорошо». Тем не менее 5 июня 1866 г. умер матрос Матис Векман, и отец Николай совершил обряд отпевания.
Священник пользовался большим уважением в Хакодате. Его приглашали отпевать не только православных, но и протестантов и католиков. Так, жена португальского консула-католика попросила приобщить к Святым Тайнам умиравшего мужа.
Трудно сказать, кого из русских первым похоронили на японской земле. Уже через год после того, как Хакодате был открыт для торговли с Россией, здесь появились первые русские могилы. В здешний русский госпиталь моряки попадали, как правило, уже основательно больные, и лечение не всегда заканчивалось успешно. До сего дня сохранилось надгробие 35-летнего квартирмейстера фрегата «Аскольд» Георгия Поулькевича, умершего 26 июня 1859 г. Через несколько месяцев на его могиле появилась надгробная плита. 1 ноября 1859 г. скончался 26-летний матрос 28-го флотского экипажа Петр Евсеев, служивший на корвете «Джигит». Первая могила 1860 г. принадлежит 30-летнему Стефану Гиришеву, который скончался 25 января 1860 г. Он был матросом 28-го флотского экипажа и служил на транспорте «Японец».