В начале 1840-х годов, помимо Гофмана, русскому читателю стали известны произведения и ряда других западноевропейских писателей, в основе которых лежал сюжет, связанный с рождественской ёлкой. В это время уже были переведены на русский язык сказки Андерсена «Ёлка», описывающая судьбу дерева, срубленного для детского праздника, и «Девочка с серными спичками», в которой замерзающей рождественским вечером на городской улице бедной девочке-сироте чудится прекрасная ёлка. Читая «ёлочные» произведения западноевропейской литературы, русские знакомились с немецким обычаем, и это ускоряло его практическое усвоение.
Существенную роль в распространении и популяризации ёлки в России сыграла коммерция. С конца 1830-х годов известные кондитерские Петербурга, воспользовавшись новым увлечением своих покупателей, организовали продажу ёлок уже, так сказать, готовых к употреблению — с висящими на них фонариками, игрушками и (что для кондитеров было самым главным) с произведениями так называемой кондитерской архитектуры: разного рода пряниками, пирожными, конфетами и пр. Ответ на вопрос, почему именно кондитерское производство оказалось ведущим в пропаганде ёлки, связан с историей этого производства в России. С начала XIX века самыми известными в Петербурге специалистами в кондитерском деле стали выходцы из Швейцарии, относящиеся к маленькой альпийской народности — ретороманцам, знаменитым во всей Европе мастерам кондитерского дела. «Их колония в Петербурге была многочисленной и по профессии однородной» [233, 35]. Постепенно они завладели кондитерским делом столицы и, видя возрастающую моду на ёлку, воспользовались ею для улучшения торговли своим товаром. Быстро сориентировавшись, они освоили приготовление готовых к использованию ёлок. «Северная пчела», регулярно оповещая о местах продажи ёлок, в конце 1839 года с сожалением отмечает их отсутствие в популярной кондитерской «гг. Беранже и Вольфа»:
Их можно получить только в кондитерской Доминика (на Невском проспекте, в доме Петровской церкви) и в кондитерской Пфейфера… У каждого из двух поименованных кондитеров ёлки отличаются новым изобретением.
Через год появляется новое сообщение:
Место не позволяет гг. Вольфу и Беранже иметь готовые ёлки, но у гг. Доминика, Излера и Пфейфера они удивительно хороши и богаты… Но зато, чего тут нет!... Картонные игрушки, называемые сюрпризами, отличаются ныне удивительным изяществом. Это уже не игрушки, а просто модели вещей, уменьшенные по масштабу. Елки у г. Пфейфера с транспарантами и китайскими фонарями, а у гг. Доминика и Палера также с фонарями на грунте, усеянном цветами. Прелесть да и только!
И далее — несколько лет спустя:
Если желаете иметь ёлку великолепную, так сказать, изящную, закажите с утра г. Излеру, в его кондитерской, в доме Армянской церкви, на Невском проспекте. Тогда будете иметь ёлку на славу, которою и сами можете любоваться. Обыкновенные, но прекрасно убранные ёлки продаются в кондитерской г. Лерха…
Из содержания этих рекламных статеек видно, что, наряду с деревьями, в кондитерских продавались и подарки: игрушки, книжки, сласти:
В кондитерской-кофейне (café-restaurant) г. Доминика продаются прекрасные ёлки, со всем убранством и множеством сахарных игрушек. В кондитерской г. Излера продаются также превосходные ёлки, парижские картонажи и игрушки.
Стоили такие ёлки очень дорого («от 20 рублей ассигнациями до 200 рублей»), и поэтому покупать их для своих деток могли только очень богатые «добрые маменьки», на которых в первую очередь и рассчитывала реклама:
Но без ёлки нет в семействе праздника. Если вы, почтенные маменьки, не обзавелись ещё ёлкою, заезжайте в кафе-ресторан г. Доминика, на Невском проспекте, в доме Петровской церкви. Мы ещё никогда не видели в Петербурге так красиво убранных ёлок, как в нынешнем году у Доминика… Ёлки выносят одну за другою, и их ряды беспрестанно пополняются.
На первых порах «немецкое нововведение» было доступным лишь состоятельным семьям, в которых организация рождественского праздника с ёлкой с каждым годом становится всё более и более привычным делом. О продаже ёлок на петербургских рынках в это время ещё ничего не слышно. Торговля ими началась несколько позже — с конца 1840-х годов. Продавались ёлки у Гостиного двора, куда крестьяне привозили их из окрестных лесов. Это, конечно же, значительно удешевило цену на деревья, хотя городские бедняки всё равно далеко не всегда могли позволить себе удовольствие устроить ёлку. Ведь помимо самого деревца требовались ещё и ёлочные украшения, и свечи, и подарки для детей. В повести Д.В. Григоровича «Зимний вечер» (1855) бедный петербургский уличный артист переживает по поводу того, что не в состоянии купить своим детям ёлку: «На совести отца лежала ёлка, которую обещал к Рождеству и которой не было» [103, 324].
Если бедняки не могли позволить себе приобрести даже самую маленькую ёлочку, то богатая столичная знать уже с конца 1840-х годов начала устраивать настоящие соревнования: у кого ёлка больше, гуще, наряднее, богаче изукрашена. «Дети одного моего приятеля, — писал И.И. Панаев, — … разревелись оттого, что их ёлка была беднее, нежели у их двоюродных сестриц и братьев…» [302, 91]. В качестве ёлочных украшений в состоятельных домах нередко использовали не специальные ёлочные игрушки и мишуру, а настоящие драгоценности и дорогие ткани. Концом 1840-х годов датируется и первое упоминание об искусственной ёлке, что считалось особым шиком:
Один из петербургских богачей заказал искусственную ёлку вышиною в три с половиной аршина, которая была обвита дорогой материею и лентами; верхние ветки её были увешаны дорогими игрушками и украшениями: серьгами, перстнями и кольцами, нижние ветви цветами, конфетами и разнообразными плодами.
[419, 87]
К середине XIX века немецкий обычай прочно вошёл в жизнь российской столицы. Ёлка становится для жителя Петербурга вполне привычным явлением. В 1847 году Н.А. Некрасов упоминает о ней как о чём-то всем знакомом и понятном: «Всё же случайное походит на конфеты на рождественской ёлке, которую также нельзя назвать произведением природы, как какой-нибудь калейдоскопический роман фабрики Дюма — произведением искусства» [269, XI, кн. 2, 30]. Слово «ёлка» начинает использоваться в метафорическом, переносном, смысле, когда возникает необходимость охарактеризовать что-либо или же кого-либо, обвешанного блестящими вещицами. А.Ф. Кони вспоминает, как в 1850-х годах маленький мальчик, на вопрос матери «Кто этот дядя?» о пришедшем к ним в дом с праздничным визитом господине с большим количеством орденов и значков на груди, отвечает: «Знаю, это ёлка» [191, 62].
Само дерево, использовавшееся в качестве непременной и главной принадлежности детского семейного праздника Рождества, первоначально известное лишь под немецким названием Weihnachtsbaum, первое время называлось «рождественским деревом» (что является калькой с немецкого). Вскоре оно получает имя «ёлки», которое закрепляется за ним навсегда. «Ёлкой» стал называться и праздник, устраиваемый по поводу Рождества (первоначально — новогодний праздник для детей): «пойти на ёлку», «устроить ёлку», «пригласить на ёлку». Немецкое название, выйдя из употребления, отныне встречается только в переводах произведений западноевропейских писателей и в стилизациях, как, например, в повести Анны Зонтаг «Сочельник перед Рождеством Христовым» (1864), где усыновленный немцем-лесничим и выросший в его доме мальчик уже взрослым приходит на Сочельник в отчий дом и приносит детям «рождественское дерево» и подарки [155, 153].