Наконец слышим стремительный топот вверх по лестнице. Шум такой, точно гонят наверх табун лошадей… Мы понимаем, что впустили вперёд нас крестьянских ребят и что это они бегут наверх. Мы знаем, что, как только они войдут в залу, так откроют двери и нам… Дворовые и деревенские дети тоже издали разглядывают всё висящее на ёлке и указывают друг другу на то, что им больше нравится…
Видимо, присутствие крестьянских детей на усадебных ёлках становится обычным явлением: такой же праздник в дворянском доме изображён и в очерке А.С. Путятиной 1881 года «Ёлка»: здесь мальчику и девочке, проводящим зиму в поместье, родители устраивают ёлку, на которую приглашают и крестьянских ребятишек. Описываются весёлые предпраздничные хлопоты: изготовление ёлочных игрушек, покупка родителями вороха гостинцев, привоз из леса ёлки кучером Емельяном, прикрепление дерева к кресту и установка его в углу залы. В воздухе распространяется запах смолы. Дети украшают ёлку, вешают на неё орехи, пряники и конфеты, а также разноцветные фонарики. Они в восторге. Когда в гости приходят крестьянские дети, ёлку зажигают, и все вместе с песнями водят вокруг неё хоровод. Потом с дерева срезают гостинцы [346, 43-55].
О присутствии на ёлке деревенских ребятишек говорится и в повести А.Н. Толстого «Детство Никиты»:
Затем в коридоре хлопнула на блоке дверь, послышались голоса и много мелких шагов. Это пришли дети из деревни… В гостиной раскрылись другие двери, и, теснясь к стенке, вошли деревенские мальчики и девочки. Все они были без валенок, в шерстяных чулках…
В последней трети XIX века ёлка превратилась в провинции и в усадьбе в столь же частое и обычное явление, как в Петербурге и в Москве. Литературные произведения и мемуары, посвящённые этому времени, включают в себя и детальные описания её устройства, и краткие упоминания о её присутствии в доме на рождественских праздниках:
Через открытую дверь соседней залы виднелась громадная ёлка, украшенная цветными и золотыми гирляндами, золочёными орешками, пёстрыми хлопушками, пряничными фигурками, мандаринами. На самой верхушке ёлки как бы улетал ввысь белый ангел с распростёртыми, блестящими крыльями.
Праздник рождественской ёлки
Согласно немецкой традиции, праздник ёлки считался днём семейного детского торжества, который в памяти ребёнка должен был запечатлеться как день милосердия, добра и всепрощения. Первоначально ёлка устраивалась в доме только для членов одной семьи и предназначалась детям. Интимность, домашность праздника с рождественским деревом поддерживалась и в русских домах. Такие «классические» ёлки, ёлки, так сказать, «немецкого образца», после усвоения в России пришедшего из Германии обычая в большинстве домов организовывались по более или менее устойчивому сценарию.
На первых порах присутствие в доме рождественского дерева ограничивалось одним вечером. Производимое им на детей впечатление оказывалось предельно сильным, до экзальтации. Ёлка приводила детей в состояние крайнего возбуждения, радости, восторга:
То, блестевшее сотнями огней, что подымалось к самому потолку, — ослепило меня. Помню, показалось мне, будто открылась дверь не в знакомую залу, а в царство волшебное, небывалое…. Не помню праздника, который больше бы произвёл на меня впечатления.
Ёлка готовилась взрослыми членами семьи и непременно в тайне от детей. В празднике в её честь сочетались и предсказуемость, и сюрприз. Хотя по предыдущим годам дети уже, как правило, знали, что ёлка у них непременно будет, перед каждым очередным праздником они всё же сомневались: а будет ли и на этот раз? Взрослые прилагали все усилия к тому, чтобы поддержать в детях сомнение и тем самым усилить интенсивность их переживаний.
Ожидание детьми очередного явления ёлки, встречи с ней, начиналось задолго до наступления Рождества. Вдруг заполняющее всё пространство ощущение «предпраздничности», при котором «не хочется ничего земного», погружало ребёнка в особое состояние, от которого знакомая им окружающая действительность становилась необычной: «Я долго стоял под метелью и прислушивался, как по душе ходило весёлым ветром самое распрекрасное и душистое на свете слово — “Рождество”. Оно пахло вьюгой и колючими хвойными лапками» [280, 47]. День Рождества, как никакой другой, привлекал все помыслы детей: «Приближение праздника наполняет детские сердца трепетной радостью ожидания чего-то приятного» [485, 3]; «Эта радость ожидания также чудесна, как будущий сияющий праздник» [178, 80]. Нетерпение детей возрастало с каждым днём. Когда же наконец наступал канун Рождества, им ещё надо было дожить до вечера, а время, как казалось, тянулось вечно: «Часы в этот день тикали так медленно… Как ужасно долго не смеркалось! Рот отказывался есть» [464, 67].
Пока дети, томясь и изнывая, ждали, когда же наконец наступит счастливейшая минута, взрослые занимались своим ответственным делом. Накануне Рождества заранее купленное или заготовленное еловое дерево тайно от детей проносилось в лучшее помещение дома, в залу или в гостиную, устанавливалось на столе, покрытом белой скатертью, а впоследствии — на полу и украшалось. Старшим членам семьи «надо было пронести ёлку в зал … так, чтобы никто не видал» [152, 13]. Взрослые, как вспоминает А.И. Цветаева, «прятали от нас [ёлку] ровно с такой же страстью, с какой мы мечтали её увидеть» [464, 67]. О тайном приготовлении рождественского дерева упоминают почти все мемуаристы: «В это время двери залы запираются, и “большие” убирают ёлку…» [424, 66]; «Нас не пускают в залу. Там мама с гостями устраивает ёлку…» [417, 91]; «С середины дня папина комната стояла закрытой; там водружалась и украшалась грандиозная, до высокого потолка, ёлка…» [127, 176].
К ветвям дерева взрослые прикрепляли свечи, развешивали лакомства, украшения, под ней раскладывали подарки для детей, которые, как и сама ёлка, готовились в строгом секрете. И наконец, перед самым впуском детей в залу, на дереве зажигали свечи.
Входить в помещение, где устанавливалась ёлка, до специального разрешения детям строжайшим образом запрещалось. Чаще всего на это время их изолировали в детскую или в какую-либо другую комнату: «Наверху нас запирают в гостиную, а мама с гостями уходит в залу зажигать ёлку…» [417, 92];
В ряде европейских стран существовал обычай, состоявший в том, что детей, перед тем, как их впускали в помещение, где была установлена ёлка, для достижения наиболее сильного эффекта, держали в «отдельной совершенно тёмной комнате»: «…детей запирали перед ёлкой в тёмную комнату для того, чтобы блеск свечей, роскошь игрушек и ёлочных украшений показались им ещё прекраснее» [181, 18]. В русской традиции этот достаточно жестокий обычай, насколько мне известно, принят не был.
Нетерпение детей возрастало с каждой минутой: «Волнение наше доходит до крайних пределов…» [417, 92]; «Волнение наше было такое, что мы уже не можем сидеть на месте, двадцать раз подбегаем к двери …и время кажется длинным-длинным» [424, 66]. Иногда кому-нибудь из самых бойких ребят всё же удавалось застичь тот момент, когда ёлку проносили в зал, и как они тогда были счастливы: «… и Андрюша, успев увидеть, мчался к нам вверх по лестнице, удирая от гувернантки, захлебнувшись, шептал: “Принесли!”» [464, 68].