Мышление Поповой в пределах «Живописных архитектоник» действительно сродни архитектурному. Ее живопись берет на себя задачу передавать логическое взаимоотношение частей некоего целого, их структурное взаимодействие, а это целое представляет из себя идеальное подобие архитектурного сооружения. Некоторые — особенно крупные по размерам — «Живописные архитектоники» Поповой вызывают ассоциации с ренессансной архитектурой. Они построены как величественные фасады, в которых выдержано стройное соотношение частей, соблюдены законы тектоники, в результате чего и возникает ощущение совершенства. Несмотря на то, что беспредметные картины Поповой 1916-1918 годов отделены от предшествующих произведений, казалось бы, непреодолимыми барьерами, они многое от них наследуют. Интересно в этом отношении впечатление от посмертной выставки Поповой одного из чутких современников, близкого друга художницы Ивана Аксенова:
Внимательному обозревателю выставки станет ясным и то, что со времени карандашных рисунков 1912 года принцип построения композиции оставался неизменным. Он может быть формулирован математически (Л.С. в период своих последних работ любила говорить о математизме своих построений и все менее полагалась на глаз, охотно прибегая к механическим способам деления линии и плоскости); линии графического построения в точках пересечения делятся взаимно на отрезки в отношении 1:2, углы, образуемые двумя линиями с третьей и одинаково направленные, сохраняют то же отношение. Любопытно, что эта система осталась неизменной на протяжении работы художника, не без задора менявшего внешний вид своих произведений, сообразно с очередным новшеством парижских мастерских[227].
Не будем упрекать Аксенова в преувеличении: ориентация Поповой на парижские мастерские перестает чувствоваться уже в середине 1910-х годов. Но главную сущность ее эволюции критик констатировал довольно точно. Попова достаточно решительно менялась, но столь же решительно оставалась сама собой.
Ренессансные ассоциации, которые возникли у нас при разговоре о «Живописных архитектониках», весьма показательны еще в одном плане. Художница — в противоположность многим другим представителям русского авангарда — с большим пиететом относилась к классическому искусству. Об этом свидетельствуют и ее многочисленные рисунки — копии с произведений итальянских мастеров, находившихся и Эрмитаже, и тщательно составленные маршруты по итальянским городам, и внимательно подобранный список художников эпохи Возрождения, вызвавших особый интерес, и многое другое. В отличие от европейских мастеров XX века (в частности Пикассо), возвращавшихся к классике после периодов последовательного ее отрицания, Попова не порывала с ной никогда. В этом заключалась еще одна отличительная особенность ее художнического склада и таланта. Она сумела сохранить активный творческий интерес к классическому наследию и в тот момент, когда решительно порывала с миметическими основами прошлого искусства, с его изобразительным языком.
Интересно, что открытия нового искусства Попова попыталась включить в традиционную категорию стиля, которая мало интересовала других авангардистов. В своем «Конспекте доклада о стиле» (1921) она писала: