Можно было бы привести и другие примеры, хотя нетрудно предвидеть и множество вопросов по поводу подобного подхода. Чтобы избежать этих вопросов, следует уточнить само толкование понятия традиции. Обычно традиции придается характер непрерывности. Более того — разрыв иногда толкуется как утрата традиции и невозможность к ней вернуться[16]. Такое понимание традиции можно оспорить с помощью многочисленных примеров из истории науки и культуры. Если обратиться к русскому искусству, достаточно вспомнить хотя бы оживление традиций иконописи в живописи начала XX столетия, обращение К. Сомова к традициям бидермейера, а В. Чекрыгина — к Тинторетто. Естественно, здесь речь идет уже об ином характере традиции по сравнению с теми, которые передаются из рук в руки. Я же веду речь о третьем варианте, называя эти традиции глубинными или скрытыми. Их можно характеризовать как пробуждение памяти, чаще всего происходящее бессознательно, вернее, подсознательно, пробуждение ушедших в глубины времени представлений, во многих случаях коренящихся в религиозных концепциях, в восточнохристианском толковании различных явлений мира, в церковном предании. Может быть, для обозначения всех этих явлений слово традиция не подходит. Но не желая искать новые определения, от обилия которых становится тесно в привычном научном пространстве, я применяю слово традиция с соответствующими (вышеуказанными) оговорками.
Искусство само — помимо воли художника — обладает способностью помнить. О. Сергий Булгаков писал:
Из всех «секуляризованных» обломков некогда целостной культуры — культа искусство в наибольшей степени хранит в себе память о прошлом в сознании высшей своей природы и религиозных корней[17].
Эта формулировка более всего подходит для характеристики тех глубинных традиций, о которых я веду речь.
Добавим, что традиции любого рода обладают одним важным свойством.. Они движутся и просматриваются в двух противоположных направлениях — из глубины к поверхности и от поверхности в глубину. Эти движения в одном отношении не равноценны. Если глубине еще неведомо конкретное направление дальнейшего движения, так как возможны различные его варианты (хотя и каждый из них может проиллюстрировать свою предопределенность), то с поверхности вполне ясно просматривается путь в глубину. Он оказывается единственным.
В дополнение к этому соображению сошлюсь еще на одну из ранних работ А.Ф. Лосева «Очерки античного символизма и мифологии», где, рассматривая традиции платонизма и выходя за хронологические рамки Древнего мира, автор прослеживает судьбу многих понятий и категорий, родившихся в древнегреческой философии и преобразившихся в Средние века в философии и богословии православного, католического и протестантского мира. За пониманием их различия стоят концепции культур, разворачиваются далекие перспективы искусствоведческих построений. В одну из линий, прочерченных Лосевым, органично вписывается русская художественная культура.
Постоянно говоря о восточнохристианских православных корнях, дающих рост культурной традиции, не могу умолчать о присутствии здесь одной немаловажной проблемы. Восточнохристианская линия в истории христианства, как известно, не является целостной. Она имеет уж во всяком случае два основных русла — византийское и древнерусское. Различие между ними не раз становилось предметом внимания ученых и публицистов. Г. Федотов в своей книге о русских святых, облик которых во многом выражает местные свойства, становясь своеобразной «национальной пробой», неоднократно отмечает отсутствие греческих параллелей многим явлениям русской снятости, подчеркивает важную роль «страстотерпцев», считая их «самым парадоксальным чином русских святых»[18], прозревает особые черты в пустынничестве и странничестве. С.С. Аверинцев в специальной работе, посвященной различию византийской и русской духовности, отмечает «контраст между византийской рассудочностью и русским складом души»[19]. Вспомним также о том, что «византинизм» Константина Леонтьева не нашел отклика у русских религиозных философов конца XIX — начала XX века, которые стремились опереться па опыт православия в его русском варианте.
16
Недавно среди современных русских философов разгорелся спор о возможности или невозможности возродить традицию после разрыва и длительного ее забвения. Речь шла в данном случае о традициях русской философии. См.: Малахов В. Возможна ли философия по-русски? — Логос. 1996. № 8. Автор придерживается узкого понимания традиции как непрерывного развития, предусматривающего наличие специального «механизма традиции».