- «Такая же!» - криво ухмыльнулся десятник по заготовке дров Корюшкин. - Когда ты носил такое пальто, или костюм, или ботинки, как у них? Впрочем, ты ведь тоже одного с ними поля - заграничный, китайский, оттого и заступаешься. Мы такой одежды и во сне не видели! «Интеллигенция»! Мы - да, интеллигенты, но советские, скромные. Держится на плечах костюм, не разъезжается - и миримся. А у них роскошь. Они о себе думали, а не про то, как мы живем. Не жаль! Не жаль! - выкрикнул с каким-то внутренним огнем обычно угрюмый Корюшкин.
Я понял: cтал на ноги тот конек зависти, на котором прикатил Октябрь с его комитетами бедноты и вооруженным рабочим контролем над хозяином. Старое нержавеющее оружие натравливания одних на других! Вот ведь как долго держится в людях! Третий десяток лет!
Кое- кто, может, и вступился бы за новеньких, но все молчали. Большинство нашей интеллигенции -я это чувствовал без слов, - в душе презирая, ненавидя большевизм, вместе с тем не питало симпатии и к своим коллегам из иного мира.
Наступившее тягостное молчание прервал голос с койки инженера Буртасенкова.
- Ложись-ка лучше спать, Михаил! Без нас обойдется. Знаешь, я сегодня немножко «зарядился» в Усть-Усе, у знакомой зырянки. Ну, приласкал ее легонько… Скучно. «А вы, - говорит она мне, - эту нынешнюю партию в контору-то не сажайте! Жирны как боровы! Пускай, - говорит, - попробуют наших морозов да нашей работы. Морды-то, как в театре, - буржуйские, и одеты, как в картинках не сыщешь. Я, - кричит, - четыреста трудодней заработала, в грудях молока для ребенка нет, и всю жизнь маюсь, а они у себя, видно, лишь танцевали и с девками лапались. Чего такую погань возят? Что они тут наработают? Только корми их!…» Видишь, как народ рассуждает? Ложись да обдумай это на койке.
Текст печатается по изданию: Покаяние: Мартиролог. Т. 8 Ч. 2. Сост. Е.А. Зеленская, М.Б. Рогачев. - Сыктывкар, 2006.
Иван Толстой
Апрель в Париже, зима в Москве
Судьба русского Гершвина
Ослепительные костюмы, экстравагантные галстуки, цилиндры, неизменные белые перчатки, привычки ловеласа и прожигателя жизни - так историк русской музыкальной эмиграции Виктор Юзефович описывает поэта и композитора Владимира Александровича Дукельского, веселого и беспечного человека, отличавшегося «своеобразной аффектацией независимости», прямотой и резкостью суждений.
В историю симфонической и балетной музыки он вошел под своим настоящим именем, но большая слава ждала его как Вернона Дюка - автора легкой песенки «Апрель в Париже» (1932), которая, выйдя за пределы бродвейского мюзикла «Шагай чуть быстрее», отправилась гулять по свету: с середины ХХ века ее исполняли многие звезды мировой эстрады - Уайлд Билл Дэвис с оркестром Каунта Бейси, Элла Фитцжеральд, Телониус Монк, Хулио Иглесиас, а сейчас она звучит в репертуаре Дениз Перье. «Апрель в Париже» вошел в десятку лучших песен в стиле ритм-энд-блюз 1956 года, а в 1985-м - в Зал славы «Грэмми».
Дукельский родился 10 октября 1903 года на маленькой белорусской станции Парафьяново, где его мать, не доехав к мужу - железнодорожному инженеру, разрешилась от бремени. Семья все время переезжала - из Николаева в уральский Кунгур, оттуда в Крым, куда вела их профессия отца, пока не осела в Киеве, где десятилетний музыкальный вундеркинд был принят в консерваторию без экзаменов. Его кумиром, а затем и многолетним наставником стал Сергей Прокофьев.
В 1918-м консерватория была окончена, а в 1919-м семья бежала пароходом из Одессы в Константинополь, где Дукельский подрабатывал аккомпаниатором и художественным руководителем в клубе «Русский маяк», созданном американской благотворительной организацией YMCA. Здесь Владимир Александрович познакомился с Борисом Поплавским. Верные традициям Серебряного века, друзья создают недолговечный константинопольский «Цех поэтов», каких (в подражание главному -петербургскому) было в ту пору много - бакинский, два тифлисских, юрьевский, ревельский, берлинский, парижский.
Затем в жизни Дукельского случились странствия, серьезные занятия музыкой и неожиданный успех, о котором он сам рассказывает в публикуемом ниже интервью 1955 года. За рамками беседы полностью остался Дукельский-поэт. Стихи Владимир Александрович писал всю жизнь, но напечатать их решился только в возрасте 59 лет, когда его к этому подтолкнул его большой друг и сосед по Калифорнии поэт и критик Владимир Марков. Он же написал предисловие к первому сборнику Дукельского «Послания», посвященному памяти Бориса Поплавского. Маркову не нравилось, что композиторская карьера его старшего товарища плохо знакома парижским эмигрантам, а о поэтическом даре не подозревает вообще никто.
«Достаточно упомянуть, - писал Марков, - что музыка его печаталась и исполнялась Кусевицким; что среди его сочинений можно найти очаровательную оперу „Барышня-крестьянка“ по Пушкину и кантату „Конец Санкт-Петербурга“ на слова Ломоносова, Державина, Пушкина, Тютчева, Кузмина, Ахматовой и Маяковского, что не одна из его музыкальных комедий была боевиком на Бродвее… что он написал уйму статей на музыкальные темы; что он - председатель общества по воскрешению забытой музыки; что его балеты Le Bal des Blanchisseuses и Lady Blue поставлены Роланом Пети в Париже. Музыкант, испробовавший в своей области все, теперь вторгается в литературу. Композиторы, баловавшиеся поэзией, не редкость в России: стихи (неважные!) писали и Глинка, и Чайковский, и, наверное, не одни они. Но когда композитор выступает со сборником стихов в печати, да еще далеко не в начале своего жизненного пути, то это факт уникальный. Еще более уникально, что это стихи оригинальные, с техническим блеском и пестро-праздничные, что особенно бросается в глаза на фоне русского поэтического зарубежья».
Последними словами Марков метил в «парижскую ноту» - распространенное умонастроение, близкое в основном молодому поколению поэтов круга Георгия Адамовича, со ставкой на лирический дневник, тоску, безнадежность и человеческий документ. Действительно, ничего более противоположного унылой «ноте», чем франтоватые стихи калифорнийца, не сыскать.
В последние годы имя Дукельского начинает мелькать в историко-мемуарных публикациях, а полтора года назад в интереснейшем исследовании «„Евразийское уклонение“ в музыке 1920-1930-х годов» Игорь Вишневецкий уделил Владимиру Александровичу немало страниц, основанных на его богатом вашингтонском архиве.
За шесть предсмертных лет Дукельский выпустил еще три поэтических сборника, ездил в Европу, знакомился с парижанами, производил на них впечатление «делового американца», отправлял нуждающимся посылки с брюками и пальто, завоевал симпатии одних (Юрия Иваска, Ирины Одоевцевой) и кривые усмешки других (Георгия Адамовича, Юрия Терапиано).
Несмотря на удачную бродвейско-голливудскую карьеру, Дукельского постоянно тянуло в русскую среду: с середины 50-х годов он регулярно принимал участие в программах «Радио Свобода» (до 1959-го называвшегося «Радио Освобождение»), причем в самом неожиданном качестве: то готовил репортаж об ученицах нью-йоркского женского колледжа, то переводил стихи Роберта Фроста, то рассказывал об изобретателе электронного микроскопа Владимире Зворыкине.
Осенью 1965-го Дукельский с последней женой, певицей Кей Маккрэкен, посетил мюнхенскую штаб-квартиру «Свободы», где записал двадцать радиопрограмм по истории американской музыкальной комедии.
В 1969 году Дукельского не стало. Он скончался 19 января на операционном столе от остановки сердца во время повторной операции на легких.
Предлагаемое интервью было записано в 1955 году в Нью-Йорке сотрудниками «Радио Свобода» Викторией Семеновой и Михаилом Коряковым. Запись звучала один раз, тогда же в 50-е. Расшифровка публикуется впервые. На архивной пленке слышны шумы громадного города.