Sous les pavis, la plage!
Под булыжниками мостовой - пляж!
Пляж и море недалеко, Cвобода на баррикадах так похожа на морской отдых, это не нравится ни Троцкому, ни Кундере, зато нравится Бунюэлю, «Призрак свободы», глаз страуса и выстрелы в конце этого гениального фильма, бледный мертвец встает, выпрямляется, стягивает с себя рубашку, оставаясь в одном носке, и подставляет свое голое тело лучам солнца, и видно, какой он красавец, вылитый братик-француз из «Мечтателей», черноволосый, юный, от газа не умер. Булыжник пробил окно, такой красотой веет от всех фотографий парижской весны 1968-го, молодежь виснет на полногрудых тетках Третьей империи, буржуазных воплощениях французских свобод, размахивают флагами, веют драпировки, улыбки, радость, Тритон трубит, Vivre sans temps mort - jouir sans entraves - живи, не тратя время на работу, радуйся без препятствий!
А вот свобода и нагота, свобода и бедность реальны, или все-таки нам надо сначала разбогатеть, а потом стать свободными? - это уж из какой-то радиопередачи станции «Свобода», там все наши оппозиционеры рассуждали, все о свободе в русском понимании. А один из слушателей утверждал, что свобода для него - это та самая женщина-топлесс Марианна со знаменитой картины Делакруа, и он считает, что эту женщину надо как можно тщательнее защищать. И что ему возразить? Свобода всегда топлесс и всегда приходит нагая, она вместе с Амфитритой и Пуссеном бросает на сердце цветы, и мы, с нею в ногу шагая, беседуем с небом на ты.
La revolution est incroyable parce que vraie.
Революция невероятна, потому что она настоящая.
* ЛИЦА *
Олег Кашин
Хроника утекших событий
Наталья Горбаневская: немонотонная речь
I.
Когда в фотохронике какого-то из последних маршей несогласных она увидела транспарант - «1968-2008: за нашу и вашу свободу!», ей, конечно, было очень приятно, хотя, если быть точным, это был не совсем тот лозунг, который она написала на куске ватмана перед демонстрацией на Красной площади в августе 1968 года. «Это была не ошибка, мы прекрасно знали, как звучал классический лозунг польских повстанцев, но я специально написала: „За вашу и нашу свободу!“, - поставила „вашу свободу“ на первое место, потому что в тот момент, когда все только-только случилось, чужая свобода важнее. Все очень просто - без чужой свободы и своей не будет, а если мы поставим свою свободу на первое место, тогда не будет ни своей, ни чужой». Я спросил, чью свободу она поставит на первое место сегодня - нашу или чью-то еще; вопрос казался мне риторическим, и я уже приготовился записывать монолог среднестатистического российского оппозиционера, но вместо этого Горбаневская стала перечислять - «туркменов, узбеков, белорусов, кубинцев, лаосцев, китайцев, вьетнамцев, тибетцев - да много чья свобода нуждается сегодня в защите. Тот же Тибет - он на всех произвел такое впечатление, что все забыли о самом Китае, а ведь там сидят в тюрьмах тысячи китайцев. Кто будет защищать их, если не мы? Или Куба - все радуются, что там разрешили продавать персональные компьютеры, каждый из которых стоит несколько годовых зарплат рядового кубинца, при этом никто не думает о политзаключенных, которые там сидят, - а ведь сроки по 25 лет, как у нас в сталинские времена». Наверное, с такой интонацией правильнее всего декламировать стихотворение про «землю в Гренаде крестьянам отдать»: «Есть Туркмения, где от одного Туркменбаши избавились, а теперь другой там. Кто-то скажет: А, может быть, туркмены такое любят, чего им мешать? Но если русский скажет про туркмена такое, то пусть он будет готов к тому, что и о нем кто-то скажет, что он заслуживает несвободы. Поэтому именно так - за вашу свободу, и только потом за нашу».
II.
Из Советского Союза Наталья Горбаневская уехала через семь с половиной лет после той демонстрации на Красной площади - в декабре 1975 года, как сама говорит, «обыкновенным путем»: израильская виза, полтора месяца в Вене и только потом Париж. Восемнадцать лет на улице Гей-Люссака окнами на ту мостовую, на которой весной шестьдесят восьмого появились первые баррикады. Зимой семьдесят шестого баррикад, разумеется, никаких уже не было, данные соцопросов свидетельствовали о том, что молодежь снова предпочитает в 18-20 лет жить с родителями, а не самостоятельно, левые настроения почти вышли из моды, и Наталья Горбаневская со своим антикоммунизмом чувствовала себя в бывшей столице левого протеста вполне комфортно. «Вы учитывайте, - поясняет она, - что французские коммунисты - это та же КПСС, хоть они и числились еврокоммунистами. Совершенно непрошибаемые люди, мне не очень нравилось с ними разговаривать. Я вообще всегда старалась держаться подальше от коммунистов, хоть они, конечно, и жертвы заблуждения в большинстве своем». И даже на вопрос, стала бы она защищать коммуниста, оказавшегося за решеткой из-за убеждений, она, хоть и ответила утвердительно, но оговорилась: «Но только если его посадили не за антиконституционную деятельность».
То есть не стала бы защищать, чего уж там.
III.
Когда прошлой осенью Наталья Горбаневская и Владимир Буковский проводили совместную презентацию своих книг - «Полдень», «И возвращается ветер» соответственно - Буковский сказал: «Нам бы в те годы интернет! Лет на двадцать раньше советскую власть свергли бы», - и Горбаневская с ним согласна - она активный ЖЖ-юзер, внимательно следит за приключениями активистов либеральных молодежных движений и радуется за них, а когда кто-то говорит об их малочисленности, обижается: «Даже если соберется двести человек, это очень много. Мы о таком только мечтать могли». И вспоминает какого-то своего приятеля, бывшего зека, который во время очередной встречи в «Мемориале» сказал ей: «Сейчас, конечно, со свободой все плохо, с демократией в десять раз хуже, чем со свободой, но почему-то есть ощущение, что все с какой-то точки сдвинулось, стало легче дышать». С этим Горбаневская согласна - как же, в ЖЖ каждый день пишут о каких-нибудь пикетах или акциях протеста. Ей кажется, что вот-вот нечто произойдет, но я считаю иначе. По-моему, оппозиционеры из ЖЖ находятся в такой же ситуации, в какой находились бы советские диссиденты, если бы власти вдруг разрешили легально издавать и продавать в киосках «Хронику текущих событий»: широким массам все равно, зато - иллюзия свободы. Горбаневская перебивает: «Хорошо, представим, что „Хроника“ продается в киосках - даже если тиражом тысяча экземпляров или даже двести. Что это значит? Это значит, что за „Хронику“ никого больше не сажают. Это значит, что „Хронике“ уже не о чем и не о ком писать. Если бы „Хроника“ продавалась в киосках, это была бы уже совсем другая страна».
До такого коварного способа уничтожения «Хроники текущих событий» КГБ, однако, не додумался, предпочитая более консервативные методы. Горбаневская вспоминает, как чекисты вызывали людей, работавших над «Хроникой», и говорили им, что если выйдет очередной номер издания, за решеткой окажется кто-нибудь из диссидентов, не участвовавших в создании «Хроники» - что-то вроде взятия заложников. Накануне выхода двадцать восьмого номера в 1972 году потенциальным заложником оказался Анатолий Якобсон, который незадолго до этого по личным обстоятельствам отказался редактировать «Хронику». Рисковать Якобсоном диссиденты не решились - выпуск бюллетеня прервался на полтора года, при этом «в стол» сделали три номера, которые были представлены западным журналистам на специальной пресс-конференции в мае 1974 года, уже после эмиграции Якобсона. «Он уехал в Израиль, устроился там на работу, преподавал, полюбил Израиль, но у него была просто бешеная ностальгия, он очень тосковал и покончил с собой. Я часто после этого думала, может быть, в лагере ему было бы лучше? Не знаю. Сережа Ковалев, который был за прекращение издания, потом тоже говорил, что мы, может быть, ошиблись. Я не знаю».