Завод хотели купить архангельские предприниматели, но стали кидать пальцы, в общем - не договорились.
Проблему мог бы решить губернатор Э. Россель, но он сказал с прекрасной категоричностью: не могу вмешиваться в дела собственника.
Как это губернатор не может? А внебюджетные фонды, а губернаторские, а простое экономическое участие? Нет, не может.
Потому что здесь каждый в своей игре.
Голодовка на Лобвинском биохиме исключительно выгодна всем - кроме рабочих.
Выгодна областному правительству, которое готовит закон «О неэффективных собственниках». Лобвинские голодающие - живая иллюстрация: вот еще одно злодеяние этого мерзавца, до каких мук довел людей!
Выгодна, как ни парадоксально, собственнику. Если двести раз прокричать, что единственный способ достать деньги и прекратить самоистязание рабочих - продать спирт со складов, то этому спирту, плюнув на принципы, могли бы директивно найти покупателя.
И только рабочий зажат меж чужими интересами - как между мельничными жерновами.
IV.
Из сюжета парадоксальным образом выведены собственники и руководители завода. Это какая-то абстракция, фантом. Попытки узнать, кто же всему голова, завершились странным открытием: заводом руководит сугубо виртуальный директорат. Никто из рабочих в глаза не видел ни девушку Слаутину - директора ООО «ЛБЗ», ни девушку Сычеву - директора ОАО «ЛБЗ», об их назначении сообщалось коллективу по диспетчерской связи. Директоры меняются, как дежурные. Говорят, что одной немногим ли не 24 года, а другой чуть больше, и нет уверенности, что они хоть раз побывали на вверенном им предприятии. Никто из рабочих не знает точно, кто является собственником.
- И все-таки: Федулев - собственник или нет? - спрашиваю я у заместителя директора по общим вопросам Тахира Гаясова.
Гаясов - чуть ли не единственный на заводе не виртуальный управленец. Собственно, все на нем: и долги, и консервация завода, и сбыт оставшейся продукции. Не позавидуешь.
Он не говорит «нет». Он говорит:
- По бумагам вы не найдете никаких подтверждений, что этот завод принадлежит Федулеву.
Отчего бы не найти 700 тысяч рублей для голодающих?
Тахир Михайлович устало произносит то, что всегда говорят руководители предприятий:
- Если мы дадим им деньги, завтра голодать будут не двадцать, а сто человек.
Послушайте, но они голодают.
…Надя Калинкина, девушка модельной внешности, второй год не может защитить диплом в Екатеринбурге.
- Потому что только дорога в два конца, - говорит она, - стоит тысячу. И этой тысячи никогда нет.
У нее ребенок и муж - тоже рабочий завода. Летом Надя подрабатывала продавцом. А в иные месяцы бабушкина пенсия - единственные деньги в семье.
- Что будете делать дальше?
- Уговорю мужа куда-нибудь уехать. Уехать… Уже все равно - куда…
Тамаре Ефтиной завод должен 35 тысяч. Она живет с сыном-одиннадцатиклассником. Мальчику, хочешь не хочешь, надо покупать обувь и одежду, все-таки не дело ходить в рваных ботинках. А это тысяча рублей. Курточка - тоже тысяча… Вот так принесет домой шесть тысяч, заплатит за квартиру, купит сыну ботинки - и остается тысяча рублей на месяц на все про все.
- Клим, говорю ему, да нечем мне тебя кормить. Но сейчас заводских начали бесплатно кормить в школе, это очень большое подспорье. Я-то могу и булку хлеба на неделю растянуть, если постараться…
Спрашиваю про рацион. Тамара объясняет: завтрак - овсянка на воде, обед - тарелка супа из бульонных кубиков, вечером - чай и хлеб с майонезом.
- Иногда я беру самую дешевую колбасу - 80 рублей за кило, да, у нас есть такая, конечно, кот ее не ест, но нам можно.
Светлана Кроликова закончила Уральский политех, по распределению попала в Киргизию, вернулась в родной поселок и стала аппаратчиком ректифицированного спирта - пусть и рабочая должность, но работать на гидролизном было статусно. Она рассказывает про условия труда - сивушные свищи, изношенное оборудование, которое почти полностью вышло из строя, и работать на нем можно только по интуиции, почти вслепую. Светина дочь закончила школу с медалью, мечтает стать переводчиком, но учиться не может, опять-таки - не на что, даже если девочка поступит на бюджетное, ей надо чем-то помогать, сейчас она в колледже в Серове, где учат пока что бесплатно. Пригодится ли в жизни серовский диплом? Но не идти же к маме на завод. У лаборанта Светланы Яско младший сын учится в техникуме, они с мужем - заводские, оба без зарплаты. Завод должен семье 60 тысяч - громадные деньги.
Куда им идти, 40-50-летним людям? На второе в городе предприятие - лесокомбинат? Пошли бы, да там одна работа для женщин: в бассейне стоять с баграми, сортировать плывущие бревна. Работать надо бесперебойно, под открытым небом, в дождь, снег и холод, зарплата - 3-4 тысячи.
- Господи, да почему же они работают?
- А где еще?
И так с каждым: житейские трагедии собираются в одно общее, громадное социальное отчаяние.
V.
Райцентр Новая Ляля теперь куражится, а ранее - завидовал Лобве. Один из сотрудников (не голодавший, но активно сочувствовавший) долго рассказывал про советское бытие Лобвы: про восемь норковых шуб у заводской бухгалтерши, про свой гараж, обитый коврами («некуда девать»), про шопинг в Москве, когда закупались по несколько купе для шмоток-посуды, про свою куртку-аляску, которая в начале 70-х произвела оглушительное впечатление на задроченных москвичей, знать не знавших такой роскоши, и златые цепи на рубеже 80-90-х - везде, везде, понимаете, даже на ногах носили. На завод было не устроиться без знакомства. А уж при Горби - о, как мы цвели! «Лобва была козырной, понимаете? Мы все были козырными». Говорил - облизывался. И хотя его повествование носило неистребимый привкус «охотничьего рассказа», думаю, что не так уж сильно он привирал - следы былой зажиточности, не оглушительной, но прочной, опрятной, и сейчас видны в квартирах лобвинцев. Пролетарские слободы - не бутлегеры и не алкоголики (увольняли мгновенно), здесь нормальный, здоровый климат, порядок, крепкая воля к жизни.
Вечером в Лобве элегическая тишина, на улицах пустынно, ни одного горизонтального тела я не увидела. Нет, Лобва решительно не оправдывает свою репутацию «суррогатной столицы Урала», где, как пишут уральские же журналисты, половина мужского населения деградировала до полной синевы, а половина лежит на кладбище. Совершеннейшее потрясение произвел подъезд одного из домов микрорайона гидролизников. Трехэтажный дом, двенадцать квартир в подъезде, домофона нет, - и стерильная почти чистота, которая не снилась московским домам с их сложной запорной электроникой и круглосуточным видеобдением. Ремонт, судя по краске, был давно, но при этом на краске - ни следа подросткового творчества: ни плевка, ни пятна, ни хотя бы одной, для приличия, обсценности. И хотя мне сказали, что есть и другие подъезды, «типа ваших московских, да», сам факт бездомофонного уюта в рабочем, не итээровском доме говорит о нравах города больше, чем любые отчеты.
Спирт защищают изо всех сил - как любимую деточку. Наш спирт «Экстра» занимал третье место на ВДНХ, никто отродясь им не травился. Столько стадий очистки, что вы, марганцовка, уголь активированный! Всего на несколько пунктов отличается от хлебного, уж поверьте, - а один из горожан, с которым я разговорилась на площади, не выдержал моих скептических вопросов и предложил немедленно, вот прямо сейчас навестить барыгу (40 рублей за ноль-пять) и лично убедиться в качестве-люкс, но мне, признаюсь, не достало отваги. Травились лобвинским «Хелиосом» - было дело: полегли сто человек в Верхней Салде, три летальных случая, у остальных - токсический гепатит, это когда моча малиновая, глаза желтые, исход - как правило, инвалидность, ну так «Хелиос»-то - средство для дезинфекции туберкулезных, извините, помещений, кто же заставлял его жрать? Сто тридцать пять тысяч человек в Свердловской области стоят на учете в наркологических диспансерах как страдающие алкогольной зависимостью, возможно ли проследить за всеми? Впрочем, гидролизники - объективисты, они признают, что похмелье, конечно, тяжелее, чем от водки, но, но, но: в Лобве пьют не больше, чем в других местах, а левым сбытом занимаются не пролетарии.