Так говорит Валерий Леонов. Безупречный стиль! Спокойствие, достоинство, мир.
Гулявник
Львиная доля удовольствия от обладания - наслаждение чужой завистью. Зависть кажется Шенбургу грубоватым словом, пусть вместо нее будет «общественное признание». Робинзон Крузо, излюбленный Шенбургом литературный герой, представляется ему блестящей иллюстрацией этой нехитрой мысли. Нуждается ли одинокий островитянин в платиновом «Ролексе»? Стал бы он счастливее, вскапывая огород лопатой, инкрустированной бриллиантами? Какую радость от своего состояния может получить богач, если на него не устремлены жадные взоры толпы? Ему мягко, тепло, сладко, не скучно? Бедняку, улегшемуся на диван с пряником в руке и скептически глядящему в телевизор на богача, уж точно тепло, мягко, сладко и нескучно. «Мы, небогатые люди, - восклицает Шенбург, - гораздо больше нужны богатым, чем они нам. Если мы перестанем обращать на них внимание, мир рухнет. Их мир рухнет. А мы продолжим беседовать с друзьями, сидя на балконе».
Безупречный неимущий, по Шенбургу, снисходительно прощает имущему его навязчивость, но границы своей частной жизни охраняет от заразы богатства со всей строгостью: только дайте гулявнику волю, и вы от него больше не отделаетесь!
История гулявника прекрасна. Шенбург нашел идеальную метафору экспансии богатства. Гулявник, подобно фантастическим триффидам, оккупировал немецкие поля, вытесняя оттуда простую честную картошку и простого честного крестьянина. Искусственная ценность побеждает ценности реальные. Сорная-несорная, но довольно среднего вкуса и умеренной полезности травка росла себе кое-где на немецких огородах. Германия - не Италия, и немецкий бедняк относился к гулявнику спокойно - можно съесть, а можно и не есть. Ну, не все же любят, скажем, салат из одуванчиков. «Потом кому-то пришло в голову назвать гулявник руколой, и все теперь в Германии подается «с руколой» и «на руколе», - воклицает Шенбург.
Попробуйте теперь кому-то сказать, что вы не любите руколы - и вас сразу сочтут воинствующим неудачником: «Вы просто не можете ее себе позволить». Соглашайтесь, сразу соглашайтесь с успешным киборгом. Не позволяйте себе руколы. Не ешьте гулявника - богатеньким станете.
Михаил Харитонов
Обезжиренные
Мир, просыпающийся сквозь пальцы
Я шел к ларьку, мечтая по дороге, чтобы все это когда-нибудь кончилось.
Год был так себе, месяц тоже, прошлый век еще не прошел, дефолт намечался. Москва привычно ворочалась в грязи, похожей на говно, похожее на повидло. В ларьке у метро продавали пиво, курево и эротические кроссворды. Я не курил, не покупал эротические кроссворды, и без их посредства будучи затрахан по самое чегоужтеперьто, меня интересовало пиво, конкретно - «Бавария» в больших зеленых бутылках. Не знаю, продается ли где сейчас такое, и знать не хочу. Но тогда это была анестезия. Набаваривши в себя шесть по ноль семьдесят пять, уже можно было ощутить надежду, что это все когда-нибудь все-таки того-с. И что доживу, и увижу человеческую жизнь, пусть уже не себе, ну хоть детям. Потому что ну не может же оно прям вот так, вот прям как сейчас - и чтоб такое навсегда? Пиво спорило с рассудком - и на четвертом литре обычно побеждало, хотя и ненадолго.
Но в тот день я был, увы, с самого утра трезв - и полон решимости исправить это всеми доступными средствами, которых у меня с собой было около полусотни.
Перед ларьком, в намятой ногами мерзотине, валялся околевший бомж.
Труп отличается от живого, пусть даже прибитого, даже издыхающего тела, чем-то таким, что сразу видно - труп. Чего-то в нем нет. Наверное, жизни. Все, короче, видели, что это покойник - и типа успокаивались, что ли. Живой грязный бомж мог быть чем-нибудь опасен - запачкать или неожиданно блевануть под ноги, или хотя бы выматериться и тем испортить настроение. Да и самый вид живого человека под ногами будит атавистическое «надо бы помочь», а вслед ему - раздражение, как будто проходишь мимо ребят, поющих в переходе: да, не кинешь монетку, но неприятно же, что от тебя чего-то хотят.
Но мертвый безвреден. Он каши не просит, помощи - тоже. Надо бы его убрать - но время такое, все за деньги, никто не хочет возиться. Безобразие, конечно, но по телевизору и не такое показывают.
Люди перешагивали через жмурика, чтобы встать перед покупательной дыркой и в ней купить курево, или пиво, или эротические кроссворды.
Я немного притормозил, подумав почему-то о том, что за эти годы уже видел убитых, спившихся, просто отживших свое, а вот еще не приходилось видеть околевших. В смысле - умерших не от ножа, арматурины, отравного спирта, внезапно накрывшей никомуненужности, а от древних, исконных причин. От того, что нечего есть. Негде согреться, некуда ткнуться.
Мне не было жалко, я уже твердо усвоил, что жалко у пчелки в попке. Но я решил, что это, наверное, стоит запомнить.
У мертвяка были светлые глаза и слипшаяся от грязи борода. Рот открыт, и там были пеньки зубов и какая-то грязь - во всяком случае, мне так показалось. Было темно, у меня плохое зрение.
Потом я тоже перешагнул через труп - сзади от других подходящих уже пошло недовольное шевеление, сгущающееся в «чувак, ты чо здесь забыл» - и купил в дырке три или четыре пива «Бавария» по ноль семьдесят пять.
I.
Существует множество определений бедности, некоторые развернуты до целых трактатов. Все они, однако, так или иначе сводятся к простейшему житейскому: бедность - это когда жрать нечего. Обычно к этому добавляется - «нет теплой одежды и жить негде».
Или, языком более изысканным, бедность - это когда личных ресурсов начинает не хватать на обеспечение биологических потребностей.
Тут есть тонкость. Резкое снижение этих самых биологических потребностей - что возможно при определенном образе жизни - автоматически выводит человека из числа бедных - и по дефиниции, и, что важнее, по самоощущению. Отшельник, питающийся плошкой риса в день, не чувствует себя бедным - ведь у него все есть.
Но у того же явления есть и обратная сторона: если человек чего-то хочет с такой силой, что ощущает эту свою потребность как биологическую - он беден, опять же на уровне ощущений. Это отражается и в языке. Например, несчастного человека, лишенного чего-то очень дорогого, обычно называют «бедным» - и отнюдь не потому, что у него украли кошелек. «Бедный влюбленный мальчик» - это не про кредитную карточку.
Тем не менее не стоит равнять бедность и несчастье. Несчастный всегда беден, но бедный не обязательно несчастен. Бедность может быть добровольным и осознанным жизненным выбором, принятой традицией, удобным временным состоянием на крутом вираже биографии, формой протеста, условием духовного развития - и много еще чем.
II.
Нищета и бедность - разные вещи.
Да, нищета чаще всего заводится от бедности - в том же смысле, в котором болезнь заводится от бескормицы. «Организм истощен» - чего ж ему не болеть. Но все-таки не стоит путать «общее истощение» и болезнь, хотя первое было причиной второго. Например, болезнь лечат не едой и холой, а лекарствами - и тут важно определить, дошло ли дело «до таблеточек» или нет.