Facebook,"Про Шаурму с Джугашвили. Я считаю, что запрещать такие вещи нельзя. Если человек хочет выглядеть идиотом, то не надо мешать ему в этом. В конце концов, во многих городах мира я видел бары KGB, и ничего, живут себе как-то, вполне свободной жизнью эти страны, ничего страшного с ними не случилось. Вопрос, на мой взгляд, тут вовсе не в человеке, который придумал назвать свою палатку с шаурмой именем кровавого палача, серийного убийцы, бездарного военачальника и никудышного государственного управленца. Вопрос в нас с вами: стерпим ли мы это? закроем ли на такое глаза? Будем ли мы молчать? Будет ли общество покупать что-либо в этой палатке? Ведь свобода она для всех свобода, и для любителей Иосифа Виссарионовича, и для нормальных людей. Реакция общества на подобный вызов — это вопрос нашей даже не совести, а ответственности. Чувствуем ли мы перед собой ответственность за то, в какой стране будут жить наши дети? Хотим ли мы, чтобы они жили в стране, где прославляют палача? Чувствуем ли мы перед собой ответственность за то, чтобы называть именем палача что-либо считалось нормальным? Ведь этот человек, называя свою шаурму так, рассчитывает на коммерческий успех, на то, что у него будут больше покупать шаурму, а это уже наша ответственность. Что мы сделаем? Будем просто смотреть? Молчать? Утремся? Промолчим? Как обычно не сделаем ничего? Знаете, я вот в такие моменты всегда думаю о чеченцах и ингушах. Вот чтобы сделали они, если бы именем Сталина кто-то назвал на их земле шаурмячницу? Даже не беря в рассчет, что эта точка не просуществовала бы и одного дня, просто не открылась бы, в Чечне или Ингушетии, представить себе, что хоть один человек купил бы там что-то — невозможно. Потому, что Чеченцы и Ингуши отлично помнят, что сделал с их народами кровавый тиран Джугашвили. А что помним мы? Ничего мы не помним. И не хотим помнить. Боимся помнить. Боимся даже сказать о том, что мы помним. Что мы можем сделать? Многое. Можем приходить к этой палатке с фотографиями своих репрессированных родственников, например. Когда общество помнит о своих жертвах, понятие нормы меняется. Сейчас обществу, в целом, пофиг на миллионы людей, погибших от рук советских палачей, которыми командовал лично Джугашвили. А если не будет пофиг, если имя каждого будет названо, то никто не подумает даже о возможности покупать шаурму из под такой вывески. И такие шаурмятницы никогда не будут открываться. Вот и все. Вопрос не в них, вопрос в нас. Что мы сделаем?",Facebook,https://www.facebook.com/mitya.aleshkovskiy/posts/10225528442657354,2021-01-09 03:00:03 -0500
Facebook,"Кадыров назвал Цукерберга Всевышним. ""Теперь мы с Трампом в чем-то похожи: если ранее он заблокировал меня в соцсетях, то сейчас Всевышний восстановил справедливость, и в итоге аккаунты мятежного Дональда Трампа тоже заблокированы"" — Кадыров",Facebook,https://www.facebook.com/Ooo.Romanova/posts/4004948879539322,2021-01-09 03:06:49 -0500
Facebook,"К концу 2020-го Россия является одной из самых пострадавших в мире стран, уступая по масштабам потерь от эпидемии лишь нескольким латиноамериканским государствам. А масштабы отечественной вакцинации микроскопичны по сравнению с израильской, британской или североамериканской. Формальная статистика жертв COVID-19 почти везде малонадежна. Поэтому реальным их измерителем является так называемая избыточная смертность. Для России, где число умерших устойчиво снижалось вплоть до первого квартала 2020-го, этот показатель определяется как увеличение общей смертности в нынешних апреле–декабре по сравнению с теми же месяцами 2019-го. Отчеты Росстата сильно опаздывают, особенно теперь. Поэтому избыточную смертность за девять «ковидных» месяцев 2020-го можно пока назвать только приблизительно. По оценкам демографа Алексея Ракши, она составляет около 300 тыс. Судя по отрывочным сведениям, которые, прорывая поставленные заслоны, приходят из регионов, почти все эти избыточные смерти связаны с ковидом. Как это выглядит на фоне других стран? Плохо или совсем плохо. На тысячу жителей избыточная смертность в России в 2020-м вдвое больше, чем в особо пострадавших США; в два с половиной раза больше, чем в Швеции, какое-то время гордившейся своим пренебрежением к заразе; всемеро больше, чем в Германии (для всех этих стран оценки тоже примерные). 300 тысяч жертв означают, что за апрель–декабрь 2020-го смертность в России по сравнению с теми же месяцами 2019-го выросла в 1,23 раза. А в ноябре, самом тяжелом месяце из всех, с 75–80 тысячами избыточных смертей (оценка Алексея Ракши), — в 1,55 раза. Это в среднем. В отдельных точках страны существенно хуже. Не говоря о том, что эпидемия вовсе не иссякла и будет продолжаться. Назвать государственную борьбу с ней неадекватной — значит просто признать очевидный факт. У этой неудачи несколько составных частей. 1. Многослойный самообман Для противостояния эпидемии нужно хотя бы знать, что происходит. Но начальство до сих пор так толком и не наладило сбор сведений даже для себя. Ежедневные рапорты Роспотребнадзора о числе выявленных зараженных чаще всего вообще не связаны с действительностью. А его же статистика смертности, публикуемая для народа на сайте «Стопкоронавирус.рф» (около 60 тыс. с начала эпидемии), даже и не притворяется достоверной. Росстат, опаздывая примерно на пару месяцев, докладывает о вдвое большем числе умерших непосредственно от ковида или «с ковидом». Но и этим сообщениям веры может быть ровно столько же, сколько и прочим его рапортам о причинах смертей в России, которые с 2012 года подгоняются под контрольные цифры «майских указов». До сих пор почти не фальсифицировалась только общая смертность. Если ради сокрытия последствий эпидемии возьмутся и за нее, то о реальных жертвах нам можно будет только гадать. Что же до руководящего круга, то специально ему адресован закрытый для публики мониторинг Минздрава. Он в разы обгоняет роспотребнадзоровские отчеты, но при этом явно неполон, поскольку охватывает только число умерших на ковидных койках в стационарах, сообщаемое из регионов, часть которых заведомо фальсифицирует отчетность. Внутри вертикали они врут друг другу уже никак не реже, чем подданным. Достоверными сведениями не владеет никто, включая вождя. 2. Провал полицейского государства Наш режим кокетничает своим якобы проникновением во все сферы жизни и стопроцентным контролем над гражданами. В политической сфере это, возможно, не совсем выдумка, и то в последнее время сплошные сбои. Но когда понадобилось выявить, изолировать и взять под наблюдение перемещения зараженных коронавирусом и тех, кто их окружал, сыскные мероприятия режима потерпели крах сразу же — в том самом марте, когда власти якобы умело готовились отразить эпидемию. И нельзя сказать, что не пытались. Просто не сумели. То, что на каком-нибудь Тайване прошло и проходит без сучка и задоринки, российскому полицейскому государству, с его многомиллионной надзорной машиной, оказалось совершенно не по зубам. 3. Самоустранение вождя Почти вся антиковидная активность Владимира Путина пришлась на весну. С конца марта по середину мая он даже несколько раз выступал в нелюбимом жанре — с краткими прямыми обращениями к нации. Затем было объявлено, что зараза побеждена, и этот тезис до сих пор в силе. Когда началась осенняя волна эпидемии, куда более мощная, чем весенняя, Путин уже выбрал себе другую роль. Ответственность, вопреки базовым принципам системы, была переложена на областных начальников, медицинских бюрократов и потребнадзорные службы. Изредка публика видела на экранах, как вождь выслушивает угодливые доклады, давая подчиненным проницательные советы, исправляя стиль их выступлений, ни в чем не беря ответственность на себя и не признавая никаких ошибок. Даже такой пиаровски эффективный инструмент, как наказание провинившихся, использовался очень выборочно и максимум против начальников облздравов. Уровень мобилизованности чиновничества был из-за этого гораздо ниже возможного. Не говоря уже о дезориентирующих бюрократию сигналах, которые указывают на слабое вовлечение главы государства в эпидемические дела. Петербургские чиновники, пытавшиеся перекрыть новогодний туризм, должны были выслушивать призывы вождя к россиянам почаще ездить в Петербург. А рядовые граждане, принуждаемые к ношению масок, видят, что вождь всегда без них. О невероятных мерах безопасности, под которые подпадает любой, кому доверяют оказаться рядом с первым лицом, догадываются многие, но не все. 4. Загадка введения локдауна весной Если смотреть из сегодняшнего дня, то режим «нерабочих дней» (т.е. нечто похожее на локдаун), введенный у нас весной на полтора месяца, выглядит чем-то совершенно нелогичным. Наше начальство с давних пор на первое место ставит вопросы лоббистские и производственные, а вовсе не заботу о здоровье простолюдинов. Возможно, это просто сошлись случайные