Пять дискурсов вокруг войны: новая карта российского публичного пространства
October 10, 2024 01:55
Пять дискурсов вокруг войны: новая карта российского публичного пространства
Два базовых дискурса и их динамика Итак, возвращаясь в февраль 2022 года, мы находим два базовых политических дискурса, которые определяются в аспекте отношения к начавшимся в тот момент событиям. Первый строится вокруг одобрения ввода российских войск на территорию Украины. Второй — вокруг его неприятия. Как уже отмечалось, дифференциация маркируется в том числе номинацией происходящего как «специальной военной операции» или как «войны». При этом и носителями, и их оппонентами эти дискурсы воспринимаются как разделяющие все общество на две неравные, но достаточно большие социальные группы, то есть как поляризующие общество. В рамках обоих дискурсов используются самоназвания и ярлыки для оппонентов, которые играют роль маркеров и создают в обществе устойчивые представления об этих двух группах. (В результате их продолжают использовать до сих пор, хотя никаких «двух дискурсов» уже давно нет.) Первый дискурс определял своих носителей как «патриотов», а для оппонентов имел целый ряд ярлыков, представляющих собой примеры инвективной лексики: «иноагенты», «вражеские агенты», «враги России», «друзья укронацистов», «либерасты» и т.д. Второй дискурс определял себя как «антивоенный», своих носителей — как «антивоенных активистов», а оппонентов, с помощью той же инвективной лексики, — как «Z-патриотов», или просто «зетников», «вату», «ватников» и т.д. Эти самоназвания и ярлыки во многом наследуются из предыдущих эпох, однако компонент, связанный с символикой «СВО» (из придуманных кремлевскими пиарщиками символов — букв Z и V — прижилась только первая), вносит бо́льшую определенность в маркирование и помогает выделить группу, которая разделяет идеи «милитарного» патриотизма. Это позволяет антивоенной группе противопоставить ему другой, «антимилитарный» патриотизм, лишая провоенную группу монополии на патриотическую риторику. В обоих дискурсах определились «говорящие головы», то есть наиболее заметные их публичные репрезентанты. Судя по исследованиям первых месяцев военных действий, в целом эти дискурсы были восприняты и более широкими социальными группами (→ Russian Field: Портреты сторонников и противников военной операции), хотя уже тогда тезис о жесткой поляризации общества социологические данные ставили под сомнение. Вскоре после начала «СВО» возникают две основных группы, представляющие провоенный дискурс. Первая — это официальная пропаганда, наиболее известными представителями которой мы можем считать Дмитрия Киселева, Владимира Соловьева, Марию Захарову, а также новую «звезду» — экс-президента Дмитрия Медведева. К этому «звездному составу» примыкают разнообразные депутаты, губернаторы, телеведущие помельче и пр. То есть мы объединяем здесь медиапропагандистов и более-менее публичную номенклатуру. Вторая группа, репрезентирующая провоенный дискурс, — так называемые военкоры. Это в основном блогеры, которые достаточно самостоятельны и которые стилистически, а зачастую и фактически связаны с российскими военными — непосредственными участниками «СВО». Статусному взлету этой группы тем не менее способствовали власти: в первый год военных действий Владимир Путин неоднократно встречался с ними в подчеркнуто неформальной обстановке, добавляя к своему имиджу немного фронтовой пыли и брутальности. Что касается антивоенного дискурса, то он оказывается представлен публичными оппозиционными политиками, интеллектуалами, журналистами, деятелями искусства, а также рядом коллективных высказываний профессиональных сообществ. Кроме того, его голосом отчасти и ненадолго стала улица, на которую выходили на первых порах антивоенные активисты. В то же время, в отличие от них, простые граждане, поддерживающие провоенный дискурс, самостоятельными дискурсивными акторами не стали. Появление провоенного дискурса в публичных городских пространствах даже в начале «СВО», а позднее и подавно, было связано с организационными усилиями властей. Персонализация официоза отчасти имела место на начальном этапе, но, по свидетельствам респондентов, затем была свернута (пример из этнографического отчета Лаборатории публичной социологии: «По словам хорошо знакомой с городским контекстом местной предпринимательницы Тони, видимые признаки войны практически полностью исчезли в Черемушкине за последний [2023] год: люди поснимали наклейки с автомобилей…»). Впрочем, наследующая митингам практика публичных активистских антивоенных высказываний в городском пространстве и в соцсетях достаточно быстро была прервана репрессиями. Они в свою очередь создали еще одну группу антивоенной публичности — политических заключенных, которые не только используют суд как общественную трибуну, но и самим фактом своего существования, присутствием в информационной картине актуализируют антивоенный дискурс, становясь его знаками. В борьбе двух дискурсов власти пытались применить «китайский мат» — опрокинуть доску, ограничив с помощью репрессивных законов не только антивоенные выступления, но и само использование слова «война», и тем самым возможности антивоенной риторики как таковой. Примером динамики взаимоотношений двух дискурсов на этом этапе является этнографическое свидетельство из жизни маленького провинциального города, записанное социологами Лаборатории публичной социологии, — оно фиксирует не только ограничение высказываний одной стороны, но и следующее за этим сворачивание публичной дискуссии как таковой: «Подрабатывающая уборщицей и домработницей пенсионерка Алевтина Никифоровна… объяснила, что на комментарии с критикой войны стали „налетать“, а в адрес их авторов сыпались типовые оскорбления („укроп“). Кроме того, одного из жителей Черемушкина оштрафовали на значительную по местным меркам сумму за репост видео с антивоенным содержанием. Эта новость разнеслась по сарафанному радио (исследовательница слышала ее от нескольких людей), после чего горожане перестали оставлять комментарии и даже реакции на новости в социальных сетях». Репрессивные ограничения также создали серьезное давление на тех, кто использовал антивоенный дискурс, и стали стимулом для эмиграции значительной части публичных антивоенных спикеров. Таким образом, актуальные пиар-потребности Кремля и его репрессивная политика породили новые типы публичных спикеров: военкоров, политзаключенных и политических релокантов. Это в итоге привело к разделению двух базовых дискурсов и формированию новой конфигурации публичного пространства «эпохи „СВО“».