Facebook,"Кстати, финские власти начинают разговоры о вступлении в НАТО. И это тоже итог внешней политики России. То есть НАТО будет буквально на расстоянии вытянутой руки до Питера. От него до НАТО можно будет проделать путь на электричке. И вот это может быть ответом Запада на предложения Путина по европейской безопасности. Ну хорошо, если не Киев, так Хельсинки.",Facebook,https://www.facebook.com/kirill.shulika/posts/4779357372144456,2022-01-02 10:09:26 -0500
Facebook,"Если в своё время был бы принят закон хотя бы о самой мягкой люстрации, то ни Ельцин ни Путин не были бы ни избраны ни назначены просто по формальному признаку. Как говорится, «без обид».",Facebook,https://www.facebook.com/oleg.pshenichny/posts/10220071974125953,2022-01-03 01:03:13 -0500
Facebook,"От Крошки Цахеса до народного анекдота. Как советский человек, прекрасно помню, что анекдоты про вождя начинают сочинять, когда пропасть между народными массами и ""партийной элитой"" достигает необратимых величин. После появления массовых анекдотов о Брежневе и Чапаеве с Петькой и Анкой - совок был обречён. Пропаганда нас пугала, что эти анекдоты сочиняют в ЦРУ, чтобы развалить ""великий и могучий"". Но народ плевать хотел на ""подрывное"" авторство и знай себе - глумился над ""дорогим Леонидом Ильичом"" (его уже ничто не могло спасти). По сути, Путин-Крошка Цахес - был первым анекдотом. Правда, авторским. Глубинный народ подтянулся попозже, лет через 20. Начинают долетать анекдоты и про Путина. Я уже два слышал: Стало известно, почему жена ушла от Путина. Она три года просила его поменять лампочку в коридоре. А он ей отвечал: ""А у соседа кран течёт.."". ) Перед разводом с Путиным, жена всё время жаловалась мужу, что, кажется, ей мало.... На что Путин отвечал: ""Молчи, дура! А то придут солдаты НАТО - и мало не покажется"". Если это симптом, то чему удивляться? Давно пора..",Facebook,https://www.facebook.com/alexandr.hotz/posts/2278787035594296,2022-01-03 01:06:29 -0500
Facebook,"В последнее время я ловлю себя на тех давних, но прочно засевших в памяти ощущениях, которые постепенно, но неуклонно возвращаются, поочередно высветляя все детали и мелкие подробности, на тех ощущениях 70-х–80-х годов, когда дистанция разрыва с социальной реальностью достигла такого масштаба, что ровную брезгливую тоску незаметно сменило нечто вроде веселого отчаянного любопытства: «Ну? А теперь они чего удумают? А теперь что будет? А дальше что? Вот просто интересно…» Это было именно отчаяние. А вовсе не уныние. Уныние парализует творческую и социальную волю. Отчаяние иногда мобилизует те внутренние творческие ресурсы, о которых мы и сами не подозреваем. В тридцатые годы прошлого века в интеллигентской среде была необычайна популярна пущенная кем-то мрачная острота — «Не теряйте отчаяния». Была она популярна и в годы моей молодости. Этика и поэтика той среды, принадлежностью к которой я бесконечно дорожил и дорожу по сей день, ее культурные и поведенческие коды и кодексы формировались в поздние советские годы, формировались на ровном, монотонном и привычном, как вечная ржавая полоска на дне кухонной раковины, фоне экзистенциального отчаяния. Оно, отчаяние, как ни странно, необычайно способствовало нашему сплочению и жадному взаимному интересу, властно стимулировало и провоцировало новые художественные идеи. «Можно пьянеть от ощущения внутреннего родства», — написал я однажды в одном из своих текстов 70-х годов. И мы действительно хмелели от этого ощущения. Хотя — не стану врать — и не только от него, но от него главным образом. Мы ощущали невероятную легкость в движениях, легкость, которую давало полное освобождение от балласта иллюзий. И мы приучили себя настолько не чуять под собою страны, что уже практически парили над ней, изумляясь собственной невесомости. Мы налегке пускались в увлекательные путешествия, легкомысленно обгоняя на несколько кругов свою неповоротливую эпоху, на которую мы просто махнули рукой. Отчаяние, как оказалось, чувство продуктивное и творческое. Не уныние, нет. Именно отчаяние. Я хорошо помню, а в последнее время по вполне очевидным причинам вспоминаю все чаще и чаще, как возрастающий градус отвращения именно к стилистической составляющей всего происходившего вокруг нас стал принимать отчетливые признаки интоксикации. И тогда некоторые из нас эмпирическим путем нашли противоядие, явленное в виде, например, концептуального искусства и соц-арта. Важно, что в те годы стратегией и того и другого не была стратегия влияния. Это была стратегия личного выживания. На официальной сцене тех лет шел совершенно неинтересный разговор о том, какое искусство «нужно народу», а какое не нужно. Этот разговор существовал помимо нас. Мы знали, что есть вещи куда интереснее, важнее, прочнее и уж точно понятнее. Думать надо лишь об одном — нужны или не нужны мы друг другу. А в наши дни отчаяния нет. Есть тревога, есть едкое, отравляющее душу отвращение, есть тошнотворное ощущение пустоты под ногами, и это ощущение, увы, не похоже на ощущение полета. А отчаяния почему-то нет. Есть лишь безумная, не основанная ни на чем парализующая волю надежда. Надежда на то, что как-то все, что надо, произойдет. Само собой. Без нашего участия. Вполне возможно, что и произойдет. И, скорее всего, действительно без нашего участия. А история, даже тот ее фрагмент, что длился и продолжает длиться на нашей памяти, учит тому, что все то, что происходит без нашего участия, лишено какой-либо ценности, лишено всего того, чем можно и нужно дорожить. А потому всегда недолговечно. По-настоящему надежный и по-настоящему поучительный опыт — это лишь свой собственный опыт. А чужой, в общем-то, никого ничему научить не может. А если он и может быть полезен, то лишь как фон, подтверждающий или подвергающий сомнению собственную правоту. Вот и наш, и мой опыт, скорее всего, никого ничему не научит. И я даже очень надеюсь, что никому он не понадобится и не пригодится. Но он есть, этот опыт. И он есть такой, какой он есть. Как, впрочем, у каждого из нас.»",Facebook,https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=4867338820001489&id=100001762579664,2022-01-03 01:08:20 -0500