ческого тоже. Никто не обязывает их к самопожертвованию, да они и сами готовы были геройствовать на трибунах, но не в реальном противостоянии с репрессивной властью. Ладно, уехали и уехали, не велика потеря. В любом случае, лучше вовремя уехать, чем потом колоться на следствии. Думаю, большинство уехавших чувствует себя нормально, но некоторая часть эмиграции, самая воинственная и шумная, испытывает душевный дискомфорт. Они чувствуют свою политическую неполноценность, особенно на фоне того, что происходит в России с теми, кто остался, сопротивляется и сидит. Чтобы доказать себе и окружающим свою проницательность и подтвердить правильность эмиграционного выбора, они представляют оставшихся наивными дурачками, не понимающими жизни. Само существование политзаключенных их раздражает; они считают, что люди сели по ошибке или не рассчитав свои силы. За то они-то рассчитали! Решение Алексея Навального остаться в России укололо их в самое больное место. За месяц до гибели Навальный написал в письме из лагеря: «У меня есть моя страна и мои убеждения. И я не хочу отказываться ни от страны, ни от убеждений. И я не могу предать ни первого, ни второго. Если твои убеждения чего-то стоят, ты должен быть готов постоять за них. И если надо, пойти на какие-то жертвы». Велеречивая Екатерина Шульман этого просто не понимает. «Контекст происходящего такой, что первая же мысль, приходящая по получении новости – как он мог не уехать после первого приговора, и почти единственная эмоция – изумление по этому поводу». Она изумлена – разве личное благополучие не самое важное? Еще определеннее высказался тогда весьма ловкий во всех отношениях политик Дмитрий Гудков. «Почти всем публичным лицам, включая известных оппозиционеров, давали и дают уехать. Но в случае, если не поняли сигнала, сажают. Так что если не хотите сесть, то не нужно ждать милости от СК – самолеты в Тбилиси и другие прекрасные города летают. … При малейшем намеке на опасность – спасайтесь. Решение позаботиться о своей жизни всегда самое верное». Гудков и Шульман – люди простецкие, о выгодах трусости пишут прямо и незатейливо. Но некоторые другие в такой ситуации чувствуют себя неуютно. Просто чувствовать себя беглецом, спасающим свою шкуру, им не нравится, им нужны достойные аргументы. Им хочется остаться на высоте, желательно на той самой, которую они занимали в России, когда их все слушали. И какие это аргументы? Самый убийственный: «Россия пропащая страна и весь народ поддерживает фашистский режим». Будто не сидят по лагерям и тюрьмам сотни политзаключенных, которые выбрали сопротивление, а не бегство. Будто не было многотысячных митингов и шествий по всей России, когда их еще можно было организовать. Будто властям не приходится фальсифицировать результаты выборов, чтобы не выявилась ничтожная электоральная поддержка Путина. Анна Розэ пишет о своих знакомых россиянах, а читается это как о россиянах вообще: «Мои знакомые россияне не демонстрировали сочувствия к настоящим жертвам агрессии. То, что в Украине по вине России и с их молчаливого согласия ежедневно убивают людей, разрушают не только города, но и основу существования граждан суверенной страны, им казалось неким фоном, а не сутью происходящего». Ну, вот что делать с таким никчемным народом? Ясное дело, бежать от него и клеймить последними словами. И не дай бог кто подумает, что ты и сама из них. Еще дальше шагнула журналистка Виктория Ивлева атаковавшая на своей странице в Фейсбуке Vladimir Kara-Murza, Илья Яшин / Ilya Yashin и Андрей Пивоваров за то, что они мало и неправильно говорили на своей пресс-конференции об Украине. «Я бы очень хотела услышать от вас хоть одно слово покаяния, а не рассказы о том, как виноват Путин, а народ чуден и свеж. А кто этого Путина выбирал раз за разом, не народ ли? ...Начатая нашей Родиной война оставила нам всем только одно право – встать на колени». Она, благополучная эмигрантка, ждет слов покаяния от недавних политзэков, сидевших в тюрьме за свою антивоенную позицию! Сама Ивлева здесь как бы ни при чем, ей-то каяться не в чем. Это они, россияне, должны все как один бухнуться на колени, а те, кто вовремя уехал, ни в чем не виноваты. Но если говорить о чистосердечном покаянии, то не стоит ли Виктории Ивлевой покаяться за войну СССР против Афганистана? Война эта была не менее кровопролитной, чем нынешняя, а Ивлева была тогда сознательной советской студенткой и благополучной журналисткой. Публиковалась в печатном издании Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи. Не протестовала. На коленях не стояла. Уж если призывать всех каяться за грехи власти, то не оборотиться ли и на себя? Нет, виноват, конечно, только народ. Который, по словам Ивлевой, раз за разом выбирал Путина. То есть, выборы президента, по ее мнению, у нас раз за разом были честные и прозрачные, президента выбрал народ, президент у нас легитимный, и, стало быть, доказательства никчемности народа налицо. А про разоблачение фальсификаций забудем, сделаем вид, что их не было. Чем хороша коллективная ответственность, так это тем, что личная ответственность растворяется во всеобщей. Если виноваты все, то не виноват никто. Очень удобная позиция. Konstantin Borovoy в полемике на Фейсбуке, обличая освобожденных политзэков, пишет: «Просить Запад снимать санкции, когда режим звереет, а граждане его поддерживают – глупость и подлость». Уж не говоря о передергивании (они говорили не о снятии санкций, а о правильной их нацеленности), утверждать, что граждане поддерживают зверский режим – это грешить против истины. Кто-то поддерживает, а кто-то нет. Точного соотношения не знает никто, но несомненно, что миллионы людей в России этот режим не поддерживают. Ради чего в унисон с путинской пропагандой твердить о единстве партии и народа? И уж если обвинять всех, то не начать ли с себя? В переломные годы Боровой был депутатом парламента и имел влияние на политику гораздо большее, чем средний человек с улицы. Если что-то в нашем отечестве пошло не так, то может быть стоит подумать и о своем месте в этих процессах? Или виноваты только все остальные? Для успешного самоутверждения тезиса о всенародной вине маловато. Освобожденным политзэкам с истерическими интонациями указывают на бедственное положение Украины и ее военнопленных в России. Как будто с этим кто-то спорит. Но так создается иллюзия, что это волнует только их, а в России всего этого никто не понимает и Украине никто не сочувствует. Мнение о том, что есть и российские проблемы, которые требуют политического решения, ревниво оспаривается: нет, сегодня есть только одна проблема – война в Украине. Да, для Украины самая важна проблема – война. Это так. Но для России это не самая важная проблема. Может быть, самая болезненная, но не основная. Для России главная проблема – это авторитарная власть, диктатура, которая по прихоти одного человека может начать войну, убить несогласных, отнять все свободы, угрожать всему миру. Война в Украине – это следствие главной российской проблемы и именно об этом говорили освобожденные политзэки. Кардинальное решение вопросов войны и мира зависит от характера власти, а не от военных успехов или поражений. Какой в России будет власть, такой будет и политика в отношении других государств. Это очевидно. Желание Владимира Кара-Мурзы и Ильи Яшина заниматься, прежде всего, российской политикой и в интересах демократического будущего России понятно и рационально. Демократической России не нужны будут враги ни на ее границах, ни где-нибудь в Африке. Она вернет все захваченные территории. Выплатит репарации. Она будет искупать и когда-нибудь искупит свою вину перед Украиной и другими атакованными ею странами. Чтобы все это случилось, оппозиционные политики должны быть в России. Иначе не получится. Понятно, что это вызывает оголтелую реакцию у тех политэмигрантов, которые называют трусость благоразумием и предпочитают красивую трескотню в эмиграции риску сопротивления в России. По-моему, им все достаточно ясно объяснил Владимир Кара-Мурза в своем интервью, которое он дал в марте этого года, еще находясь в тюрьме: «– Политик не может быть "на удалёнке". Это не вопрос практической "пользы" – для публичного политика это вопрос этики и ответственности перед своими согражданами. Если ты призываешь людей противостоять авторитарному режиму, ты не можешь это делать из безопасного далека – ты должен разделять риски со своим обществом».