Ёшкин Крот - 👉 Россия собрала 50 тысяч военных для наступления в... | Facebook
November 11, 2024 00:00
Елена Иваницкая - "Не едомые", или Писатель-патриот Василий... | Facebook
"Не едомые", или Писатель-патриот Василий Белокрылов – идеальное имя для патриота. И ведь настоящее, не псевдоним. Но я о таком писателе никогда не слышала. Как и вы, друзья. Теперь-то внимательно изучила его «азбуку жизни» и поделюсь с вами: Татьяна Багрянцева. «Обернитесь – я здесь!». Азбука жизни писателя Василия Белокрылова. – Воронеж: Издательский дом ВГУ, 2018. Книга сделана по материалам его архива: дневники, письма, мемуарные записки, подготовительные наброски к прозе. Василий Белокрылов – ребенок послевоенного поколения. Он пишет, что его родственник, небольшой начальник, убавил ему возраст при восстановлении документов после эвакуации. Зачем? «Дабы мать моя до моего совершеннолетия лишний год за погибшего отца 40 рублей получала» (c.8 ). Напомню – дореформенных рублей. То есть – 4 рубля. Будущий писатель родился в деревне Дерезовка, в Воронежской области, недалеко от города Калач. В старших классах он учился в Калаче, снимая комнату, и вел дневник. Его интересовали девочки, гитара и литература. Он хотел бы после школы поступить в музыкальное училище, но не мог этого сделать: нельзя было жить на 140 рублей стипендии: дореформенных рублей. Мальчика тянуло и к писательству: он посылал заметки в «Пионерскую правду» и в районные газеты. Окончив школу, он сразу женился на дочери своих квартирных хозяев и пошел работать в районку «Сельский труженик». Его юношеский дневник Татьяна Багрянцева цитирует в книге выборочно, но в сети она опубликовала его целиком. А я изучила. Ни комсомол, ни коммунизм, ни ХХ съезд, ни «культ личности», ни Венгрия… не упоминаются ни разу. Но мальчик гордился космическими достижениями страны и возмущался «англо-американскими махинациями» в Иране. Почему именно в Иране? Ну, попалась ему случайно пропагандистская книжка об этом. В дневнике есть выразительный фрагмент. «… в дверь влетела запыхавшаяся мама. "Собирайся, поедем". Оказывается, ей дали быков и разрешили привезти соломы» (с. 9). Для ремонта хаты колхознице-вдове нужна была солома, колхоз разрешил привезти груз на паре быков. Мальчик подробно описывает, как трудно править быками, как уверенно справляется с ними мать, как тяжело одолевать разбитую дорогу – и при этом гордится «нашими космическими достижениями» и возмущается «англо-американскими махинациями». Сегодняшеяя идеология твердит, что так и надо: служить «великому», гордиться космосом, ковыляя на быках по ухабам. Молодой журналист начал писать рассказы, послал их Константину Симонову – и тот поддержал начинающего. В книге опубликована переписка советского классика с молодым прозаиком. Симонов строго критиковал его первую повесть, но помог с публикацией. В 1966 году в Москве, в издательстве «Советская Россия» стотысячным (!!!) тиражом вышла первая книга Василия Белокрылова «Под солнцем покоя нет» (авторское название «Навстречу рассвету» было изменено по совету Симонова и редакции). Содержание и стиль книги понятны из названия. В районных газетах Воронежской области было много откликов. Московские критики промолчали. В следующем году в Воронеже тиражом в 50 тысяч выходит вторая книга молодого таланта – производственный роман «Весна начинается с гроз». С ним тоже все досконально ясно по названию. Белокрылов с воодушевлением пишет Симонову: «Вы для меня больше, чем учитель. За Вас, за Ваши стихи, за Ваши книги я буду драться всю жизнь. Знаю, что "Под солнцем покоя нет" и "Весна начинается с гроз", – это книжки, которых могло бы и не быть. Но во мне есть хорошая надежда, есть твердая уверенность написать что-то значительное, стоящее, и я это стоящее, честное слово, напишу» (с. 47). В эти годы Белокрылов продолжает работать в районных газетах и поступает на заочное отделение журфака МГУ. Почему он его не закончил, хотя доучился до пятого курса, биограф объясняет невнятно. Письма этого времени позволяют предположить, что у молодого писателя развилась та болезнь, которая и свела его безвременно в могилу: «Стоит бросить пить и от работы невпродых становится» (с.220). Белокрылов стал членом СП, его книги выходили одна за другой в московских и воронежских издательствах: «Страна голубых снегов», «Завязь», «Половодье», «Жизнь как жизнь»… всего девять книг. Это несомненный успех. Беда была в том, что московские критики ни разу ни слова ни об одной из книг не сказали. Ни единого, даже пренебрежительного. Белокрылов был членом КПСС. Зачем и с какими чувствами он туда вступил, остается неизвестным. Партийных собраний он избегал. Когда должны были исключать какого-то бедолагу, не пошел, чтобы не поднимать руку за исключение и не губить человека. Парторг на следующий день накинулся: «"Пиши объяснительную, почему не был!" Показал я ему палец забинтованный (надо было кукиш…)» (с.165). К районным партийным властям он относился очень плохо: «Знаю я эту районную начальственную элиту. И умеют они, сволочи, бить по самому в человеке больному – по достоинству и по душе одновременно» (с. 36 – письмо 1984 года). И еще раз: «Ах, время! Все пошатнулось, и неизвестно, в какую сторону повалится. Власть партийная, особенно на местах, – первый тормоз этой самой перестройки» (с.181 – письмо 1989 года). Какие были у Белокрылова убеждения, что он на самом деле думал, долго остается загадкой. Багрянцева-биограф много раз повторяет, что писателя «сломил» распад великой державы, «погубил» фальшивый западный путь. В письме 1981-го года ко второй жене Вере вдруг прорывается такое «убеждение», что дальше некуда: «Скверно кругом. Ох и много ж.довья развелось! Но об этом при встрече» (с. 161). Вон оно что, оказывается. В конце 80-х – начале 90-х Белокрылова перестают печатать. Его болезнь становится непереносимой для второй жены и маленькой дочери (а прежде по той же причине от него ушла первая жена со взрослым сыном). Из Воронежа он уезжает в Дерезовку и пишет Вере отчаянные письма: «вместо писателя ты обрела пьяницу» (с. 91). В бедах – страны, литературы и своих собственных – он винит… ну, понятно кого. Себя он называет наследником великой русской классики, человеком народного корня и выплескивает в письмах гнев на «возвращенную», «запрещенную» и «новую» литературу. «Мешает движению текущего литературного процесса, порождает хаос, на волне которого новые имена (Петрашевская <sic>, Толстая, Пьецух) при поддержке ушедших в свое время за рубеж Аксеновых, Коржавиных, Бродских, Копелевых, поддержанных нашими авангардистами в лице многих занявших в редакциях ключевые посты, стали давить поистине все, что отличается от их художественной направленности. Другими словами, русскую литературу подмяла под себя западная ветвь» (с.90-91). Последний рассказ Белокрылова «Лощина» нигде не брали. Денег не было, алкоголизм дошел до крайности. Отчаявшийся человек уже, вероятно, и не мог работать, но повторял, что не хочет трудиться ради денег, а имеет право, и хочет, и жаждет творить: «Я жил другим – познавать мир и людей не в их вещественной сущности, а в духовной» (с.190). Биограф плачет над рассказом «Лощина» – какой талант, как это прекрасно… Автор сокрушался в письме, что настоящая литература, такая, как «Лощина», никого теперь не интересует, а интересует «Сталин, лагеря, разоблачения, проституция, наркотики, преступления, эротика и секс» (с.86). Давайте почитаем из «Лощины». «Если человек не перекати-поле и имеет свой родовой корень, на его малой родине обязательно есть непререкаемо прекрасные, оберегаемые памятью и сердцем, особо любимые места. Нерожалая, говорят, у нас земля. Если что и растет на ней приметное для глаз, то травы сорные, скотиной не едомые: молочай, чабрец, полынь, анютины глазки…» (с.85). Тяжело вдыхаю. «Скотиной не едомые». Жалко человека? Конечно, жалко. Надеялся написать что-то стоящее, но слабость дарования и сила болезни, мерзость убеждений и мелочность партийных унижений … – нет, не позволили. В Дерезовке именем Белокрылова названа улица. …А книга роскошная. Великолепная полиграфия, богатые иллюстрации, немалый тираж – 1000. И бесконечные сетования биографа на «распад великой державы».