о прийти к будущему, которое не воспроизводило бы государственного монстра» – аналитический портал ПОЛИТ.РУ","Я вот назвал её с самого начала «невнятной страной», и я думаю, что начинать надо вообще с Ивана III, и с попыток России порвать с ордынским прошлым, которые реализовались через выдумывание мифа о прямой генетической связи Московского княжества с Киевской Русью. Уже Иван III в письме Габсбургу Максимилиану I писал о том, что он по прямой линии восходит к Рюриковичам, а через Рюриковичей прямо к Августу. Киевская Русь становится очень важной идеологической мифологемой русской культуры, существующей до сих пор. Я думаю, то, что в Москве ставят памятник князю Владимиру Киевскому, и то, что Киев оказывается центральной темой российской современности, связано как раз с этой идеей, которая проходит, вообще-то говоря, через столетия истории России, — с идеей о том, что Россия как нация восходит к Киеву, и что русский народ — это народ, в котором собираются белорусы и украинцы как некое единство. Этот миф о национальном русском единстве вступает в абсолютное противоречие с исторической практикой того же Ивана III, а особенно Ивана IV. Дело в том, что Иван III уже провозглашает политику собирания русских земель. А что такое «собирание русских земель»? Можно сказать, что это, в общем, какой-то отдалённый прототип собирания русской нации. А Иван Грозный продолжает эту политику, но когда он начинает войны на Западе, прежде всего с Польшей, он терпит поражение и он не в состоянии двигаться на Запад и отвоёвывать те земли, которые полагает исконно русскими, потому что там говорят по-русски и потому что там христиане. И он разворачивается и начинает собирать русские земли там, где была Золотая Орда. Прежде всего, он присоединяет Казанское царство, потом Астраханское царство и начинает собирать по Волге степные народы… По существу, он занимается собиранием ордынских земель, а не русских. В итоге возникает очень странное государство, вот это невнятное государство, которое мифологически мыслит себя как русская нация, а в реальности является совокупностью огромного количества совершенно не русских народов. В единственной переписи населения Русской Империи в 1897-м году русские не составляют большинства в этом государстве — их, по-моему, 47% или 44%, я точно не помню. Но признание того, что Россия вообще не является национальным государством, всё время как-то заметается под стол. Что, собственно, объединяет все эти земли? Объединяет только одно — лояльность самодержцу. Государство становится стержнем, который держит всех этих людей — всех этих удмуртов, бурятов, коми, мордву и так далее. Великая русская река, о которой так любят говорить, Волга — это сплошная территория, заселённая бывшими степняками и ордынцами. И возникает невнятица, которая очень значима. Уже в XIX веке монархия пытается развивать этнографию. Александр III открывает Этнографический музей в том же здании, где и Русский музей, потому что они хотят понять, из кого они состоят, но об этом очень мало известно. Недавно в НЛО опубликована книга Франсин Хирш «Империя наций», которая показывает, как большевики, придя к власти, начинают использовать царских этнографов, чтобы вообще понять, кто входит в состав этой невнятной империи и что это такое. Очень любопытно читать эти этнографические описания, где сами этнографы говорят, что да, мы, конечно, все разные, но очень трудно отличить нас друг от друга, и есть какое-то невнятное аморфное сходство всего этого. В итоге возникает странное образование. С одной стороны, мифологической, это что-то, восходящее к Киевской Руси, — это русская нация, и этот миф о русской нации развивается русской культурой, которая строится как культура национальная. Если мы посмотрим на русскую литературу, то мы увидим, какое незначительное место там занимают нерусские люди, как будто их нет. Конечно, мы найдём там «Хаджи-Мурата» или что-то про Кавказ, но, в принципе, это экзотика и это то, что сегодня называется ориентализмом. В сущности и у Гоголя украинцы — это фольклорно-экзотические персонажи. Интересно, что именно русская культура пытается строить нацию, она ориентирована на западную литературу прежде всего, которая оказывается национальной литературой. И они придумывают, что Россия — это более-менее однородное государство, которое населено более-менее однородным русским населением, оно православное и прочее-прочее. А с другой стороны, реальность показывает, что нации не существует, и она не может объединять все эти огромные пространства, заселённые совершенно разными народами так, как объединяются нации. Нация объединяется идеей общего культурного наследия, общей историей, общими идеологемами, которые разделяются народом, религией, конечно, и так далее. Эти идеологемы в каком-то смысле делают государство ненужным, потому что это совокупность людей, которая держится как бы сама по себе. Поэтому из нации можно вынуть монарха — и она может стать демократией. Но русская империя не может придумать никакого принципа объединения, кроме государства. Государство — это единственный стержень, который всё это держит, и самое поразительное в российском государстве, с моей точки зрения, то, что оно бесконечно озабочено собственным развалом. Если мы послушаем сегодня нервные голоса даже в слоях, близких к власти, то мы увидим, что все всё время боятся, что Россия развалится. У них такое представление, что Запад всё время пытается развалить Россию и уничтожить Россию как некое единство. А что вообще объединяет Россию, эту власть и это государство? В итоге мы получаем странную комбинацию несостоявшейся нации, но и не империи, потому что империя, на самом деле, проводит явное различие между метрополией и колониями, или между одной группой населения и другой группой населения. Османская империя хорошо отделяет греков от турок, например, и понимает, что это разные народы. Габсбургская империя хорошо понимает, что венгры, чехи и немцы — это люди, принадлежащие к разным этносам и иногда к разным религиям, которые могут быть на территории Габсбургов, на Балканах или где-то ещё. В России этого нет, в России есть полная невнятица. Это что-то, претендующее на национальное единство, а в результате этого единства никак не удается достичь. Сегодня мы видим в России бесконечные попытки вновь создать национальное единство… Никакая Франция не занимается тем, что пытается создать национальное единство, мобилизовать нацию как единство и собрать это всё в какой-то общий кусок. И в итоге мы имеем бесконечное обращение к государству как к единственному стержню, который держит Россию, и бесконечный страх развала, если не дай бог государство ослабнет. Поэтому есть такая дикая нетерпимость государства ко всяким формам фрагментации, вплоть до разных сексуальных практик, хотя весь мир невероятно фрагментируется и становится, как выражаются некоторые философы, множеством. В XIX веке весь мир состоял из больших блоков — например, пролетариат и буржуазия с точки зрения Маркса исчерпывали сложность населения. Сегодня мы видим невероятную многоликость, и с этим все считаются, никто не считает необходимым это множество стирать и всех всё время загонять в некое единство. И вот эта нетерпимость государства ко всякому призраку фрагментации, демократии, автономии и федерализма превратилась в российский политический скелет. Поэтому я считаю, что очень трудно прийти к другому будущему, которое бы не воспроизводило этого монстра.","Михаил Ямпольский: «Очень трудно прийти к будущему, которое не воспроизводило бы государственного монстра» – аналитический портал ПОЛИТ.РУ",https://polit.ru/article/2023/06/13/yampolsky/?fbclid=IwAR3qq9KtLOXloSdgxvpKUVjTY81LUAK7XBjcGazkbej2-Hk3TPiy-SqmDkc,2023-06-21 02:49:51 -0400