в народ. В итоге главной функцией полудохлого моллюска стала забота о толщине стенок раковины под утешительное: «А иначе независимость потеряем!». Как будто не потеря независимости в 1945-м произвела крайне успешную перезагрузку немцев как народа… Это принципиальное отличие русских от европейцев довольно точно подметил Михаил Ходорковский, когда оказался в колонии в Краснокаменске. В статье для «Новой газете» в феврале 2008-го он написал: «Ментальность россиян, взаимоотношения народа и элиты, место спецслужб в общественной жизни характерны даже не для воюющей, а для оккупированной страны». Ну да. Заключенные даже в очень большой колонии не переплавляются в народ: субъектность у зэков если и появляется, то лишь во время бунтов, - редких и подавляемых. Способ эффективного выживания там другой, через подстраивание к раковине: сотрудничество с администрацией или образование «семеек», атомизированных мини-товариществ, скрашивающих тюремный быт. А вот призывы к объединению и отстаиванию прав (нередкие со стороны политзаключенные) воспринимаются как угроза привычному существованию. Полная аналогия с русской жизнью вне тюрьмы, где доминирует покорность и «лишь бы не было хуже»: повседневный эскапизм, бегство от перемен. В раковину, в раковину – куда же еще. В этой ситуации даже ответ на простой вопрос – а что объединяет русских? – становится довольно сложно найти. В чем русская уникальность? Ну хорошо, пусть народа в России нет, но 145 миллионов человек ведь есть? Обычный ответ: великая история, гигантская территория, русский язык. Но это чрезвычайно неточный ответ. История в России – это просто идеологический инструмент в интересах раковины. Пресловутые просторы освоены слабо, причем там, где освоены, почти неизменно загажены: я облетел страну, от Калининграда до Петропавловска, - всюду одно и то же. А без русского языка в России прекрасно могли обходиться – взять хоть дворян времен Пушкина. И по-моему, единственное, что действительно отличает русских от других больших азиатских стран третьего мира – это западная прививка, сделанная еще Петром. Вот это попытка притвориться Европой или Америкой, одновременно их обвиняя и проклиная, а в порой и уверяя себя, что без нас Западу хана («мерседес», глянь-ка, увяз, а телега прошла!) – вот это и есть главная скрепа, на которой держатся и русская общность, и национальный колорит. Россия – да, это Азия, мимикрирующая под Европу, но эта мимикрия и отделяет ее от Азии. Увы, ничуть не делая при этом Европой. Это следует понимать, но я совершенно не понимаю, зачем это принимать. То есть зачем считать, что идентификатор «я – русский!» хоть чем-то тебе полезен. Причисление к несуществующему ничего не дает. А вот отказ от несуществующего может и помочь. Например, понять, почему русские (даже умные) так ужасаются современной европейской и западной жизни (нередко искренне). Потому что Европа и Запад динамичны, и базовое свойство европейца – быть открытым новому. Германия сегодня точно не та, что была 20 лет назад (да, и раковина не та, и моллюск не тот!) - но это и ценно. А Россия-раковина статична, и моллюск в раковине страшно боится перемен. В итоге русский падает в Париже, Лондоне или Берлине в обморок: «Караул! Всюду черные! (желтые, шестицветные!) Европа погибла!» А на самом деле это не Европа погибла, это современный русский ведет себя как европейский расист полуторавековой давности, не понимая, что этой прекрасной Европы, Европы белого мужчины и заведомо неравной ему в правах женщины нет давным-давно. Она осталась только на страницах Mein Kampf. Использование русскими именно «русскости» как базового идентификатора – очень важный момент. Людям свойствен поиск идентичности. Национальная идентичность была невероятно важна в эпоху национальных подъемов, складывания наций, но сейчас есть тьма других вариантов. Например, в Баварии национальная идентичность («я – немец») вообще не слишком важна. Будете в этих краях – закляните в Schrebergärten, такие садики-огородики, где над участками часто поднимают флаги. Бывает, что среди баварских, швабских, флагов, флагов ЛГБТ и футбольных команд там нет ни одного немецкого. Человеку важнее, что он член футбольного клуба Аугсбурга. Или что он бисексуален. Идентификация себя по ложному признаку (быть русским – это значит, будучи азиатом, уверять себя, что ты европеец) заставляет платить высокую цену, хотя и дает облегчение, как, впрочем, и вера хоть в плоскую Землю. Но мне куда ближе отказ от ложных вер. Мудрого Сталина, реабилитация которого была фоном моего детства, я сбросил с пьедестала на первом курсе университета. Мудрый Ленин - этот брызжущий слюной социопат с неумным желанием власти – полетел на помойку еще через пару лет. Но потом я очень долго разделял русскую веру: мой народ, моя страна, наш вишневый сад, и будет нам небо в алмазах (кто это утверждал? Навальный?..) Но для тех, кто верит в небо в русских алмазах, это небо легко оказывается размером с овчинку, - да еще и в клеточку. Русская мимикрия под Запад могла спасать на волне постсоветской вестернизации: тогда этот плот из бревен потемкинской деревни, казалось, давал шанс догрести до светлого будущего. Но в эпоху преследования иностранных агентов куда честнее быть иноагентом. То есть, не отказываясь от русского родства, отказаться от русского наследства. Все эти сегодняшние камлания про великую русскую историю, великую русскую культуру, великий русский народ, мне больше ничего не дают. Имитация есть имитация. Вот, к слову, почему все «русское народное», все эти хоры с кокошниками, - не вызывают у меня ничего, кроме неловкого стыда за все эти муляжи и симулякры ради каприза раковины, которая хочет показать, что ее моллюск не хуже других. Но не получается. Потому что те же баварцы в кожаных штанах и платьях-дирндлях, с какими-нибудь оркестрами почтовых рожков – они просто так живут безо всякого государства, они подлинные. Да, человеку все свойственно рационализировать, и жизнь среди фальшивок тоже. Но тут уж, пожалуйста, без меня. Гуд-бай, русское.",Facebook,https://www.facebook.com/tp.gubin/posts/4701286866549421,2021-07-14 10:11:31 -0400