Facebook,"Название «Об историческом единстве русских и украинцев» не должно смущать. К исторической науке статья В.В. Путина не имеет отношения. По своей форме статья напоминает сравнение прошлого и настоящего России и Украины, и такие работы есть в различных регистрах: книга «Неравные братья: русские и украинцы от Средневековья до наших дней» Андреаса Каппелера (2017 г.) или «Украина – не Россия» Леонида Кучмы (2003 г.), или даже в отдаленном прошлом «Две русские народности» Николая Костомарова (1861 г.). Однако это лишь формальное сходство. По сути, перед нами медийная война, а точнее – перебранка двух президентов, спровоцированная заявлением Путина на «Прямой линии» о единстве украинского и российского народа и последовавшим 1 июля ответом Владимира Зеленского. Статья Путина – запоздалый или старательно спланированный новый удар в этом диалоге. Ее «исторический» раздел, охватывающий древности и XIX – начало XX в., занимает примерно треть основного объема текста. На него особая надежда у автора – поскольку история поставляет ему аргументы в пользу своей политической доктрины. Прежде чем мы окажемся в современности, где в сознании В.В. Путина противостоят друг другу несуществующая у россиян анти-Украина и раздутая отдельными украинцами анти-Россия, нам предлагают убедиться в том, что два братских народа соединяет общая судьба, «одно историческое и духовное пространство». Пространство общей судьбы для Путина изначально и на всем протяжении истории – «громадное», государство-объединитель – «крупнейшее государство Европы», позднее – это выраженная империя, а общая история – история одной 1000-летней империи. Этот тезис не оставляет вопросов, кого автор статьи считает главным наследником Древней Руси, а кого – второстепенными. В сознании Путина Древняя Русь была населена «славянами и другими племенами». Однако власть Рюриковичей объединяла далеко не всех славян, а «другие племена» говорили со славянами на германских, тюркских, финских, балтских, семитских и других языках. Задачи объединить языки этого «пространства» под эгидой единого древнерусского языка не было. Понятно, что Путину нужна языковая фикция, чтобы перебросить ее, как мост, в эру языковых национализмов. Однако на практике не только «другие племена», но и «славянские» на пространстве «от Ладоги, Новгорода, Пскова до Киева и Чернигова» говорили и писали на разных русских языках, и эти различия и тогда, и в наши дни очень существенны для языкознания и исторической науки. Их невозможно игнорировать. Связующим началом для регионов Русской земли была церковь. Однако Путин допускает обычную для наших дней «школьную» ошибку, когда утверждает, что после крещения Руси славяне и другие племена были объединены «одной православной верой». Крещение приобщило Русь к единому (до 1054 г. и во многом до начала XIII в.) христианству, и «духовный выбор святого Владимира», о котором пишет Путин, «определяет наше родство» только в той мере, в которой может объединять христиан всех ответвлений, включая католиков, униатов, реформационные направления, сторонников старого обряда и никонианства в русском православии. Автору статьи хотелось бы, чтобы русских и украинцев объединяло именно православие, причем под пастырской рукой РПЦ. Это очередной абсурд. Церковь не только объединяла – и при чем тут вообще «родство» между украинцами и русскими? Религия и для Владимира Святославича была предметом духовного выбора, а для его потомков христианизация не была обязательным условием властвования. В ряде регионов Украины и на большей части России наших дней христианство не было основной конфессией еще в XVIII-XIX вв. Гораздо больше духовные искания в русском христианстве и позднее в православии разъединяли. «Две России» уже в начале XIV в. получили отдельных митрополитов (для Малой и Великой России), позднее Флорентийская уния, заключенная Византией, вызвала несогласие как в Москве, так и в Южной Руси. Однако московскую автокефальную церковь также отказывались считать пастырской для верующих по православному обряду в Великом княжестве Литовском. Уже в этом тезисе В.В. Путин бросает обвинения в адрес Запада. Будто бы: «В XIV веке правящая элита Литвы приняла католичество». После образования единой Речи Посполитой в XVI веке будто бы: «Польская католическая знать получила значительные земельные владения и привилегии на территории Руси». Заканчивается этот процесс Брестской унией конца XVI в. между «частью западнорусского православного духовенства» с католической церковью. Этот процесс рисуется в сознании Путина примерно так, как его видели российские имперские идеологи XIX в., когда на повестке был вопрос о подавлении национально-освободительных движений в западных землях Российской империи. И этот взгляд далек от представлений исторической науки наших дней. «Элита Литвы» в XIV в. не принимала католичества, а по большей части как раз сохраняла верность православию. Основой религиозной культуры Великого княжества Литовского было многообразие, конфессиональная толерантность, несмотря на то что с начала XV в. принятие католичества позволяло местным привилегированным землевладельцам сравняться в правах с польской шляхтой. Сохранялась веротерпимость и в XVI в. Более того, именно Речь Посполитая первой в Европе в 1573 г. декларировала на высшем уровне религиозную толерантность между различными ответвлениями христианства, хотя результаты этой политики историки оценивают по-разному. Сохранялись и свободы для мусульман и иудеев. В России того времени отношение к исламу все еще было на грани религиозной войны, а иудаизм был запрещен вплоть до принудительного обращения иудеев в православие или их изгнания за пределы государства. Ограничения против православных в Речи Посполитой были вызваны в XVII в. рядом причин, среди которых – противостояние Контрреформации с Реформацией и борьба за утверждение униатства, которое видело себя главным наследником восточного православия. Таким образом, православие не «вытеснялось», а приобрело здесь новые формы. Для сравнения, важно не забывать, что в российском православии новый виток антизападного обострения начался благодаря литуано- и полонофобии эпохи Смуты, что не помешало российским старообрядцам искать на землях Речи Посполитой спасения от преследований победивших в России никониан, а интеллектуалам из России учиться в Киево-Могилянской академии, созданной по образцу иезуитской коллегии и нетипичной для России православной братской школы. Заметим, что и череда вмешательств светской власти во внутренние дела церкви в России XVI–XVII вв., и организованный Петром I перенос высшего церковного управления в ведение государства отнюдь не были проявлениями здоровых отношений между церковью и государством, и полагать, что православие Речи Посполитой страдало от католиков, а из России получало только поддержку и сигналы гостеприимства, - абсурд и ложь. Этими же двумя словами можно ценить и слова В.В. Путина о восстании Богдана Хмельницкого и «освободительном движении православного населения Поднепровья». Православная риторика повстанцев подпитывалась не тягой в состав России, а местными обстоятельствами, а позднее еще и антипольскими настроениями киевских интеллектуалов. Требования казаков к властям Речи Посполитой невозможно сводить, как это делает Путин, к соблюдению прав православных и к автономии. То и другое не вызвало бы тех событий, которые привели к возникновению и падению гетманской государственности. Так, В.В. Путин пишет: «В прошении Войска запорожского королю Речи Посполитой в 1649 году говорилось о соблюдении прав русского православного населения, о том, чтобы “воевода Киевский был народа русского и закона греческого, чтобы не наступал на церкви божии...”. Но запорожцев не услышали». Это неверно. Как раз именно в этих двух пунктах запорожцев услышали. Гетман Иван Выговский сохраня