людей с приличными лицами и хорошими биографиями. Диссиденты подходили как нельзя лучше, надо только было их уговорить. Надо было их убедить, что власть нуждается в их помощи и что у вечных бойцов с режимом наконец появится возможность легально делать то, что они раньше делали нелегально. Ну разве это плохо?! И уговорили, убедили. Мне уже тогда это напоминало призывы советской власти к белоэмигрантам и оставшимся на Западе военнопленным Второй Мировой: «Возвращайтесь на родину! Родина простила, родина ждет вас!» Это и теперь была ловушка, но на сей раз смертельная не физически, а только духовно и репутационно. Согласие на сотрудничество предполагало компромиссы. Насколько далеко на этом пути зайти, зависело от личного выбора каждого. Позиции более или менее определились к 1989 году. Демократическое движение к тому времени уже окончательно угасло, но многие его участники были живы и деятельны. Мне грезилось, что на обломках прошлого диссидентам удастся создать политическую силу, способную оппонировать власти. Мне всегда казалось, что оппозиция важнее власти, потому что она предоставляет обществу альтернативу и не дает правительству скатиться к деспотии. Не говоря уж о том, что при благоприятном развитии событий сегодняшняя оппозиция — это завтрашняя власть. От того, какова оппозиция сегодня, зависит, какой власть будет завтра. Умная власть должна заботиться о существовании настоящей и эффективной оппозиции. «Умной власти — умную оппозицию!» — сделал бы я лозунгом дня, но все получилось иначе. В марте 1989 года по всей стране прошли выборы народных депутатов на Съезд, который должен был избрать из своей среды депутатов Верховного Совета СССР — неувядающую советскую пародию на парламент. Ход выборов полностью контролировался КПСС, но они сильно отличались от всех предыдущих. Реформистски настроенная часть компартии решила ослабить хватку и допустить к выборам, а затем и во власть тех, кого она считала приемлемыми попутчиками. Эти новые люди, избранные по новым правилам, должны были создать в обществе иллюзию демократии и плюрализма. Коммунисты потеснились, уступая часть мест в пародийном советском парламенте своим договороспособным оппонентам. Я думаю, власть преследовала две близкие по замыслу цели: создать из бывших диссидентов и демократически настроенных лидеров общественного мнения достаточно управляемую оппозицию и заодно лишить непримиримую демократическую оппозицию всяких шансов на успех. К великому сожалению, и то и другое ей удалось. Общество за десятилетия коммунистического режима изголодалось по свободному, не казенному слову; по выборам, на которых можно выбирать не из одного, а из нескольких кандидатов; по митингам, после которых не дают сразу семь лет лагерей. Деятельная часть общества уверила себя в искренности власти и подлинности перемен. Я же, вечный скептик, видел за всем этим игру, хотя для власти и рискованную, но все-таки игру, которая будет мгновенно остановлена, как только для номенклатуры возникнет серьезная опасность потерять рычаги управления. Я не был противником перестройки и даже контролируемых реформ. Это были шаги робкие и недостаточные, но в правильном направлении. Вреда от них не было. Меня радовало участие общества в политических процессах и его восторги новой жизнью. Но за этими восторгами стояла серьезная проблема, которую мало кто хотел замечать. Точнее, она была заметна, но мало кто хотел с ней считаться. Проблема эта была очевидна: в критический момент, который обязательно наступит, когда власть зашатается, в стране не окажется организованной демократической оппозиции, которая сможет взять на себя ответственность за дальнейшее движение страны к демократии. Если всё сколько-нибудь живое и творческое уйдет сейчас в эту власть, то кто останется в оппозиции? Ее просто не будет! Будет какое-нибудь ее подобие, такое же игровое, как и нынешнее движение перемен. Так думалось мне в начале 1989 года, когда некоторые известные диссиденты ринулись во власть. В советскую власть. В марте должны были состояться выборы, а летом — Съезд народных депутатов. Круг избранных для участия в этих необычных для страны спектаклях был определен. К трибунам и микрофонам допускались только те, кто проявил благоразумное понимание стоящих перед властью проблем и снизил остроту своей критики до уровня советской благопристойности. Предвыборным процессом руководил ЦК КПСС, тщательно отбирая на роль глашатаев и «прорабов» перестройки людей, не слишком замаранных в глазах общества коммунистической деятельностью, но в то же время достаточно компромиссных и управляемых. Ключевой фигурой этих событий стал Андрей Сахаров. Наверное, не зря накануне его освобождения из горьковской ссылки генсек КПСС Михаил Горбачев позвонил ему по телефону и призвал «вернуться к своей патриотической деятельности». Не к антисоветской, не к правозащитной, не к политической и даже не к гуманитарной, а именно патриотической. То есть, в понимании Горбачева, деятельности на благо Советского Союза. --------------------------------",Facebook,https://www.facebook.com/alexander.podrabinek/posts/pfbid02sCJXSJv6PZKzPadAA5dDPEeRxzKyxmdyFx9pH5z52gH7CAQXdG9sX5w2PSybPA6zl,2022-07-16 06:04:09 -0400