Эти фото должен увидеть весь
мир. Ну, если не мир, то вся Беларусь. Смотрите! Задержание женщины инвалида. Без рук. Женщины, перенесшей пожар, но не сломленой. Обгоревшей, но с сильной душой. Это было на женском марше.Нелюди правят бал.Так жить нельзя. От слова - вообще нельзя
Не буду лукавить – «Вечерний
Ургант» изменил мою жизнь, превратив в подобие поп-звезды среди кинокритиков. Не уверен, что мне была нужна эта слава: прагматическое применение ей я нашел лишь однажды (но это был важный раз), когда запустил краудфаундинговую кампанию для «Искусства кино». А сколько получил синяков и шишек за выдуманную «продажность» и низкое служение абсолютному злу – не сосчитать. Я играл в эту игру долгие восемь лет (этой осенью было бы девять, если отсчитывать от того кастинга) не ради известности. И, тем более, не ради денег (гонорары на Первом всегда были самым незначительными из всех моих источников дохода, и мне это нравилось: напоминало, что мой интерес к этому делу – не меркантильный). Зачем же это было? Во-первых, я верил в осмысленность этого дела – еженедельно рассказывать гигантской и по преимуществу очень молодой аудитории о фильмах, которые она в ином случае вряд ли бы посмотрела, от «Жизни Адель» до «Головы-ластик», от «Левиафана» (первое упоминание на Первом – в моей рубрике) до «Моего друга Ивана Лапшина». Во-вторых, в «Вечернем Урганте» чудесная команда, все-все, от самого Вани Урганта до операторов и гримеров. Внутри Первого канала это какая-то Новгородская республика, чудом уцелевшая посреди мрачного Московского царства. Классные, чуткие, остроумные молодые люди, усилиями которых на федеральном телевидении существует этот островок свободы. Мне было с вами хорошо, и мы не прощаемся. (на дух не переношу корпоративы, единственные, на которые регулярно ходил, – корпоративы «ВУ») Видеть самого себя на телеэкране мне по-прежнему болезненно – ни одной своей рубрики за эти годы целиком я ни разу не посмотрел. Но теперь чего уж: мой роман с телевидением закончен. Умоляю, не надо мне сочувствовать и предлагать новую работу. Я загружен по уши и всем доволен. Вы по-прежнему можете читать меня здесь, в «Медузе» и в «Искусстве кино», слышать на «Серебряном дожде» (эфиры скоро возобновятся) и видеть на показах Каро-Арт и «ИК». Спасибо за эти годы, «Вечерний Ургант» Ведь елки-палки, на книгу Бахтина
есть знаменитый ответ Аверинцева («Бахтин и русское отношение к смеху»), настолько важный, что невозможно уже говорить о «смеховой культуре», не держа это возражение в голове. Главный тезис Аверинцева: западный карнавал - не абсолютная свобода, а регламентированая, вписанная в распорядок жизни. То, что делает Бахтин, невозможно отмыслить от его позиции русского философа, лишенного свободы и возможности философствовать и вынужденного маскировать свою философию смеха как абсолютной свободы под исследование о каком-то там Рабле. И строит он эту свою философию из очень специфического и характерного именно для русской культуры отношения к смеху как чему-то сомнительному и недозволенному, ни в какой порядок не вписанному, а только способному его взорвать, прорвавшись («прохожий, я тоже любила смеяться, когда нельзя»). Именно глядя из этой традиции западный разрешенный смех выглядит такой важной культурной категорией свободы. (Это поразительно концентрированно умная статья - если кто-то не читал и интересуется, прочтите, не пожалеете - цитировать кусочками жалко даже.) И как же жалко с учетом всего этого ограничивать анализ происходящего в Белоруси просто «карнавалом». Тут ведь прямо напрашивается ход: поскольку в Беларуси посмеяние власти как сакрального начала осознается властью как кощунство, как нечто недопустимое, если за это кидают в узилища - постольку Беларусь принадлежит «русскому миру», в котором привычно «смеяться, когда нельзя». А когда такое посмеяние станет нормой и впишется в конструкцию общественного договора - тогда Беларусь окажется частью глобального «Запада». Сейчас же мы наблюдаем своеобразное расслоение реальности - беларусы уже принадлежат «Западу», а белорусская диктатура - «России». Но если совсем до конца это все додумывать, то вывод даже еще интереснее (и печальнее), и он не про белорусов, а про нас тут это все пишущих. Мы сами все так же тоскуем по свободе и смехе, как Бахтин в 40е-60е, для нас это все так же не обычная часть политической и социальной реальности, а красивая философская категория, мифкарнавалхронотоп.