вязь с культурной “почвой”? (Проклятые русские вопросы, не решаемые веками, перестают их волновать, как производные от проклятой исторической реальности). Возможно, сама почва русского мира оказалась настолько токсичной, что русская культура заглохнет на чужбине? С другой стороны, в век глобальных технологий, русская культура (вслед за её носителями) “дышит где хочет”. Сможет ли она продлиться, состояться в эмиграции? Будет ли куда ей возвращаться в пост-ордынский период? И возможна ли Россия вне ордынской матрицы? Мне показалось, что Шишкин не даёт ответа на эти вопросы. Наверное, пока это наиболее честная позиция для представителей культурной “элиты”. Чем больше вопросов к самим себе, - тем больше вероятность покаяния и какого-то Чистилища. Не случайно, автор видит это покаяние не в новых книжках эмиграции, а в (возможных) текстах участников войны, которые прошли путь имперского насилия и выстрадали свой “антифашизм”, как Генрих Бёлль. (Впрочем, Бёлль, хотя и воевал в составе вермахта, но всегда старался уклониться от военной службы). Желание понятно: только покаяние, идущее "из недр" самого “глубинного народа”, способно изменить культурную среду, вернуть надежду русской культуре - когда-то вернуться домой. На эмиграцию, “страшно далёкую от народа” - мало надежды. С этим не поспоришь. Но в прозрение “мобиков” и “сво-шников” всё равно не веришь. Новые “Ремарки” на имперской почве не родятся. Мой прогноз пессимистичнее. Русской культуре европейского типа некуда будет вернуться. В худшем случае, ей предстоит распад и угасание на задворках эмиграции. Виртуализация прошлого величия. А в лучшем случае - возвращение в одну из новых стран на территории бывшей “России”. Но в границы “исторической России” русской культуре уже никогда не вернуться. Форум мне напомнил сиротский дом, где осиротевшие дети "великой русской культуры" пытаются осмыслить своё сиротское положение, вспоминают счастливое семейное прошлое и пытаются понять, как им выжить на чужбине. Вот небольшая цитата. … Молчание наотмашь. Михаил Шишкин о будущем русской культуры. Нужно осознавать, что страна и в 21-м веке живет по закону Золотой орды: сверху пирамиды хан, внизу – его рабы, без права голоса и собственности. И единственный смысл и идеология этого общественного устройства – сама власть и борьба за власть, а необходимое и достаточное условие существования – насилие. Этот образ жизни огромной страны нельзя отменить никаким декретом, как нельзя отменить язык. На протяжении жизни поколений тюремная действительность вырабатывала тюремное поведение. С волками жить – по-волчьи выть. Это выражалось в языке, который призван был обслуживать русскую жизнь, поддерживая ее в состоянии постоянной, бесконечной войны и со всем миром, и с самими собой. Когда все живут по законам лагеря, то задача языка – война каждого с каждым. Если сильный обязательно должен побить слабого, задача языка – сделать это словесно. Унизить, оскорбить, отнять пайку, опустить. Язык как форма неуважения к личности. Язык как средство уничтожения человеческого достоинства. Такого вербального оружия, как мат, нет ни в одной другой «империи». На этом языке, выражающем суть русской жизни, говорит тысячу лет и власть, и население. А язык русской литературы – это иностранная нашлепка на теле языка рабской пирамиды, которая появилась в 18-м веке, когда колонисты с Запада принесли с собой нездешние понятия: Liberté, Égalité, Fraternité. … Может ли русская культура существовать вне территории? От эмиграции вековой давности нас отличает возможность пользоваться высокими технологиями. Я всегда думаю, каким потерянным, каким отрезанным от центров русской эмиграции – от Берлина, от Парижа – ощущал себя какой-нибудь литературный кружок в Харбине. А сейчас ты едешь в поезде в Африке и при наличии Wi-Fi находишься в центре русской культуры. Может быть, это шанс появиться «прекрасной России будущего», в которой есть Чехов и Рахманинов, но нет ни Путина, ни Пригожина. Эта страна находится в виртуальном мире. И возможно, что оффлайн она в принципе не может существовать. Моя Россия – это страна, объявившая независимость от державного сапога. Для этой страны не нужна легализация, не нужны паспорта. Она легитимна дыханием человека, который живет русской культурой. Столица русской культуры везде – там, где мы, ее носители, потребители, создатели. По всему миру. Но сколько может жить язык в эмиграции? У нас есть опыт послереволюционного исхода: дети еще говорили по-русски, внуки – нет. У нас есть собственный опыт: дети с нами еще говорят по-русски, но будут ли внуки? Русских не хватает даже на третье поколение. У русской эмиграции нет основы, которая позволила евреям сохранить себя в течение тысячелетий. У евреев есть язык и Бог. У русских – только язык. Значит, слависты будут изучать литературу на мертвом языке, как латинисты? Русская культура – для чего? Вернуть достоинство русской литературе сможет только текст. Текст-искупление. И он должен быть написан не эмигрантом, а тем, кто сидел в окопе в Украине и задавал себе вопросы: кто я? Что я здесь делаю? Зачем эта война? Почему мы, русские, – фашисты? Будет ли этот текст написан? Бог весть”.