юности по крымской жизни Даниилу Жуковскому в дом Чулковых на Смоленском бульваре. Там она встретила поэта и начинающего актера - Николая Стефановича. Донесения Стефановича о разговорах с Натальей Ануфриевой позволяют отчетливо услышать голос девушки, которая не боялась выражать свои мысли. Не боялась, потому что считала, что находится рядом с другом? “28 апреля на квартире Жуковского на мой вопрос Ануфриевой: Вот вы восхищаетесь Петром, построившим Петроград, почему же вы так ненавидите Сталина, перестраивающего Москву?” — она резко враждебно отозвалась о личности товарища Сталина и высказала по его адресу гнусную клевету. Тогда же Ануфриева стала восторженно говорить о Колчаке и прочла собственные стихи, посвященные ему. При этом сказала, что записывать свои стихи она боится. Смысл ее разговоров в тот вечер сводился к следующему: Колчак и вообще белогвардейцы — настоящие герои, мученики за великие идеи. Они шли на борьбу, не считаясь с тем, есть ли шансы на победу или нет. Чем меньше шансов, тем отчаяннее надо действовать. Смерть от руки врага — это величие…” Свои высказывания она пересыпала цитатами из Шпенглера, Гумилева и Блока… 8 мая Ануфриева, при встрече, заявила, что надо твердо и непоколебимо придерживаться своих взглядов, беречь огонь своей свечи”, как она выражалась, и не идти ни на какие примирения с Соввластью. Она сказала: Я не могу себе найти места вообще в советской жизни. Мы варимся в собственном соку, и даже обмен мыслями строжайше воспрещен. Жизнь идет мимо нас, а если кто хочет в эту жизнь прорваться, то его расстреливают. Такого гнета, как теперь, не было ни при Бенкендорфе, ни при Екатерине. Мы живем в полном мраке. Но я очень верю в Россию, в ее силу, верю, что она не даст без конца себя втаптывать в грязь. Надо терпеть, ждать и хранить чистоту своих взглядов. Мою ненависть к Соввласти питает неотмщенная, неискупленная могила Колчака…” Тогда же Ануфриева прочла мне четыре собственных стихотворения, посвященные Колчаку, сказав, что она эти стихи кое-кому читала и само чтение этих стихов другим расценивает как удобный способ для обмена мыслями, как сигнализацию своими свечами другому”… Встреча 12 мая 1936 г. Ануфриева, выбирая, куда бы нам пойти, заявила: Наше правительство всюду рассылает своих секретных агентов, все деньги ухлопывает на шпионаж. Очень характерно, Красная Армия на втором месте, а ГПУ на первом. Это очень разумно. Внутренний враг, конечно, опасней для Соввласти, чем внешний…” 16 мая она продолжала говорить о страшной тоске вынужденного бездействия”, что хочется умереть на баррикадах, а баррикад нет” и что нет вождя, ибо вождем должен быть мужчина”… То, что вы, мужчины, ощущаете как тоску, бездействие, то мы, женщины, ощущаем как ужас, бесчестие. Я не могу жить и работать с людьми, убившими Колчака. Надо смыть этот позор бесчестия. Есть несколько путей. Путь бесчестия — служить людям, убившим вождя. Другой путь эгоистического спасения — бежать за границу, оставив Россию в лапах большевиков. Третий путь — копить силы и ждать или броситься отчаянно в пропасть вниз головой, как это сделал Николаев, убив Кирова. И здесь Ануфриева стала говорить, что последний, то есть николаевский, путь есть мой рок, страшный и печальный, но неизбежный, и рассказывать о Раскольникове из Достоевского… Тогда же Ануфриева заявила, что она является горячей поклонницей Шарлотты Корде, и стала рассказывать ее биографию. Перед прощаньем Ануфриева рассказала мне о зверствах большевиков в Крыму: После занятия красными войсками Крыма был объявлен декрет об амнистии добровольно явившимся белым офицерам. По этому декрету явились тысячи офицеров. Их всех забрали и тут же расстреляли, причем многих закапывали живыми в землю, отрезали им уши и т. п.”. Рассказ свой Ануфриева закончила следующими словами: Таких вещей нельзя ни забыть, ни простить. Вы продумайте это посерьезнее, вникните в это…”” Записывал он за ней через день. Это не показания данные при допросах, а записи и провоцирование на откровенность. В заключение он писал. “Убедившись, что Ануфриева определенно обрабатывает меня для преступных действий, я счел своим долгом подать заявление в НКВД…”. Ее арестовали в 1936 году вместе с кошкой, которая у нее жила. Кошку она потом встретила в коридорах Лубянки, и та как вещественное доказательство прошла мимо нее, не обращая внимание. Суд над ней проходил 13 апреля 1937. Ануфриева, отвергая свою вину, объясняет, что она вовсе не подговаривала Стефановича к террору, наоборот, остерегала и вспоминала Раскольникова как отрицательный пример. И не она, а Стефанович все время провоцировал разговоры о терроре, хотя ей это надоело. Да, в юности она увлекалась французской романтикой, подготовлялась к совершению теракта над представителем из центра, но это была детская мечта — теракт кухонным ножом… И если бы были все возможности совершить теракт над Сталиным, например, он был бы поставлен рядом со мной, то и тогда она бы этого не сделала…". Наталья Ануфриева провела много лет в лагерях. Писала стихи. Дожила до 1990 года. Умерла во Владимире