достаем исключительно яд из запасов нашей общей памяти, но и производим его в промышленных масштабах для будущих поколений. Когда 24 февраля Россия начала открытую войну против Украины, я был потрясён от ужаса происходящего. И в каком-то смысле остаюсь потрясённым до сих пор. Какое-то время я был на гране депрессии, и если бы не разговоры с друзьями, разделяющими мои взгляды, не знаю, чем бы это закончилось. Я пытался уйти во внутреннюю эмиграцию: обложиться книгами, сериалами, фильмами, работой, чем угодно, только бы не думать о том, что значительная часть моего окружения не только поддерживает т.н. «специальную военную операцию», но и делает это весьма агрессивно. И если с кем-то мы смогли договориться не обсуждать это, то от остальных я вынужден был скрывать свои взгляды, либо просто умалчивая о них, либо выражаясь очень обтекаемо и завуалировано. Но именно эти постоянные разговоры вынуждали меня выходить из сладкого забытья блуждания среди сущего. Я прекрасно понимаю, что на самом деле война началась намного раньше, но до этого момента её поддержка была явлением маргинальным и неприемлемым для многих окружавших меня людей, по крайней мере так мне казалось. Но теперь все стало иначе. Я с ужасом обнаружил, что для некоторых из моих знакомых христианское и национальное оказались столь тесно переплетены, что последнее в определённых моментах вытеснило и подменило первое. В то время, как для меня само понятие национального было всегда размытым, не ощущалось как нечто существенное и всегда оставалось где-то на заднем плане. Все эти месяцы с начала войны я рассуждал над тем, как же следует поступить. И долгое время я не был готов самому себе признаться в том, что соответствующее решение мною уже принято, что остаётся только признать это и начать действовать. И это ужасно больно и неприятно. Я всегда чувствовал и отчасти чувствую до сих пор гражданскую ответственность за свою страну. Я знаю её добрые стороны, я знаю её скрытую красоту. Как по выражению Клайва Льюиса «есть Британия, а в ней, внутри – Логрис. Рядом с Артуром – Мордред; рядом с Мильтоном – Кромвель; народ поэтов – и народ торговцев; страна сэра Филиппа Сиднея – Сесила Родса», так и внутри нынешней России скрывается свой собственный Логрис. Это, вероятно, справедливо в отношении любой страны, но сейчас я особенно ощущаю справедливость этих слов в отношении моей страны, той страны, в которой я прожил большую часть своей небольшой жизни. Мне хотелось бы видеть наш Логрис восставшим из пепла, а пока я решил покинуть Россию. Возможно, я не смогу вернуться в эту Россию, как Питер никогда не сможет вернутся в известную ему Нарнию. Я очень люблю Россию и именно поэтому надеюсь, что смогу в неё вернуться, когда она сбросит с себя нависший над нею морок. Ведь «когда Логрис поистине победит Британию, когда дивная ясность разума воцарится во Франции — что ж, тогда придет весна». Незадолго до начала войны я вернулся к чтению отложенного некогда сборника статей «Онтология. Тексты философии» и в частности начал читать статью Жана-Поля Сартра “Экзистенциализм – это гуманизм”. И буквально за шесть дней до войны я выписал из нее такие слова: «Выбрать себя так или иначе означает одновременно утверждать ценность того, что мы выбираем, т.к. мы ни в коем случае не можем выбирать зло. То, что мы выбираем, – всегда благо. Но ничто не может быть благом для нас, не являясь благом для всех. <…> Я ответственен, таким образом, за себя самого и за всех и создаю определённый образ человека, который выбираю; выбирая себя, я выбираю человека вообще». И через эти самые шесть дней эти слова стали для меня чем-то не дающим успокоиться. Ведь, сделанный руководством страны и руководством Русской Церкви выбор не представляется мне выбором блага, эти ценности не являются моими, я не хочу, чтобы человек был таким, а потому я считаю необходимым сделать свой собственный выбор, потому что я больше не могу продолжать жить в конфликте с совестью, я не могу больше молчать, когда хочется кричать. При этом следует сказать, что я не считаю всех остающихся людей служителями зла, я не считаю членов Русской Церкви, как и саму Русскую Церковь, лишенными Благодати и Таинств, это все еще Церковь Христова, несмотря ни на что. Я ухожу из Русской Православной Церкви, как института, а не из Церкви, как Тела Христова, ибо я остаюсь в Церкви, пусть и выраженной в иных институтах. У каждого из нас свои возможности, свой выбор, своя жизнь, и каждый отвечает только за то, что находится в его власти. Уже во время войны я прочитал у Ханны Арендт слова, которые особенно отозвались в моем сердце: «В таких обстоятельствах, чтобы опознать “беззаконие”, может понадобиться нечто куда большее, чем зрячие глаза и сердце, лишенное черствости и порока. Эти люди действовали в условиях, когда всякий моральный поступок был незаконен, а всякое законное действие было преступлением». Я прекрасно осознаю, что имеющийся у меня выбор – это привилегия, доступная далеко не всякому. Каждый из нас даст ответ за свои поступки в своё время. И я очень надеюсь, что оно будет временем милосердия, прощения, примирения и любви.",Facebook,https://www.facebook.com/mabukin/posts/pfbid0uo8WxjqVNhL6DKByjCuy8mcwiFHByBXYrgb4qy6fWjZra5L1pAyUMnDeGH3JJ9gol,2023-02-08 01:22:18 -0500