Facebook,"Достоевскому 200. ""Сегодняшней российской властью он любим, его поднимают на щит, обильно и неразборчиво цитируют — имеет смысл очистить его от этой липкой любви, способной только скомпрометировать писателя и мыслителя. Ненавистников у него, правда, не убавляется, некоторые продолжают настаивать, что писатель он так себе — в большей степени фельетонист и публицист, чем художник. Насчёт сатиры и публицистики справедливо, в них он силён, гротеска и карикатуры у него побольше, чем чистого художества (и всю-то жизнь он оправдывался, что, если б не вечная спешка и безденежье, писал бы получше Тургенева). Но писатель он первоклассный, иначе бы мы его сейчас не обсуждали. На самом деле гениальность Достоевского отчасти именно в том, что он мастерски придумывает формулировки, в которых изначально заложены противоречия и хитрости, ставит условия, которые в обычной жизни неосуществимы, выдумывает героев, какие могут присниться лишь в кошмаре,— и потому к жизни его философия, пожалуй, неприложима. Но не он ли доказывал, что искание пользы во всём — первый признак лакейства? Достоевский даёт прекрасные предлоги для любимых русских споров далеко за полночь, помогает иностранцам составлять представление о русской душе (очень наивное) и значительно продвигает технику детектива — ну и замечательно, а жизни учит в наше время совсем другая литература. Типа «Как завести себе друзей и надуть их с наименьшими репутационными потерями». Как уже было сказано, Достоевский в сознании Запада отвечает за русскую душу. Роковые красавицы, одухотворённые алкоголики, безумные студенты, одержимые революционными и религиозными идеями,— всё это с цыганщиной, в атмосфере кутежа в Мокром («Братья Карамазовы»), с непрерывным надрывом. Плюс, конечно, святые блудницы, носительницы высшей правды. Жалко разочаровывать европейцев, но Достоевский как раз самый западный из русских писателей, воспитанный на Вальтере Скотте. Начинал он с переводов из Эжена Сю, Бальзака («Евгения Гранде»), потом прочёл и полюбил Диккенса — и начал щедро пользоваться его методами"". Из рубрики «Человек-легенда» в «Собеседнике+», (Люди, на которых держится мир), 2021 год",Facebook,https://www.facebook.com/BykovDmitriyLvovich/posts/431975781620596,2021-11-11 05:20:22 -0500
Facebook,"ДОСТОЕВСКИЙ 200 Тут для меня всё просто: лучший русский прозаик ever. Смешны те, кто пеняет ему на несовершенство композиции или стиля (да, и Набоков тоже смешон). В его ""нерегулярности"" гений и есть. Там он трепещет, там горит. Достоевский вечен. Его красота, его уродство - это наша красота, наше уродство. Он - русский Данте, русский Босх. Смердяковы, Лебядкины, Свидригайловы, Верховенские (младшие иль старшие), Шатовы, Рогожины, да и Настасьи Филипповны с Грушеньками окружают нас. И всегда будут. "" - Вы, кажется, хвастаетесь предо мной, что застрелитесь? - Я всегда был удивлен, что все остаются в живых, -- не слыхал его замечания Кириллов. - Гм, положим, это идея, но... - Обезьяна, ты поддакиваешь, чтобы меня покорить. Молчи, ты не поймешь ничего. Если нет бога, то я бог. - Вот я никогда не мог понять у вас этого пункта: почему вы-то бог? - Если бог есть, то вся воля его, и из воли его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие. - Своеволие? А почему обязаны? - Потому что вся воля стала моя. Неужели никто на всей планете, кончив бога и уверовав в своеволие, не осмелится заявить своеволие, в самом полном пункте? Это так, как бедный получил наследство и испугался и не смеет подойти к мешку, почитая себя малосильным владеть. Я хочу заявить своеволие. Пусть один, но сделаю. - И делайте. - Я обязан себя застрелить, потому что самый полный пункт моего своеволия - это убить себя самому. - Да ведь не один же вы себя убиваете; много самоубийц. - С причиною. Но безо всякой причины, а только для своеволия - один я. ""Не застрелится"", -- мелькнуло опять у Петра Степановича. - Знаете что, -- заметил он раздражительно, -- я бы на вашем месте, чтобы показать своеволие, убил кого-нибудь другого, а не себя. Полезным могли бы стать. Я укажу кого, если не испугаетесь. Тогда, пожалуй, и не стреляйтесь сегодня. Можно сговориться. - Убить другого будет самым низким пунктом моего своеволия, и в этом весь ты. Я не ты: я хочу высший пункт и себя убью. ""Своим умом дошел"", -- злобно проворчал Петр Степанович. - Я обязан неверие заявить, -- шагал по комнате Кириллов. - Для меня нет выше идеи, что бога нет. За меня человеческая история. Человек только и делал, что выдумывал бога, чтобы жить, не убивая себя; в этом вся всемирная история до сих пор. Я один во всемирной истории не захотел первый раз выдумывать бога. Пусть узнают раз навсегда. ""Не застрелится"", -- тревожился Петр Степанович. - Кому узнавать-то? - поджигал он. - Тут я да вы; Липутину, что ли? - Всем узнавать; все узнают. Ничего нет тайного, что бы не сделалось явным. Вот Он сказал. И он с лихорадочным восторгом указал на образ Спасителя, пред которым горела лампада. Петр Степанович совсем озлился. - В Него-то, стало быть, всё еще веруете и лампадку зажгли; уж не на ""всякий ли случай""? Тот промолчал. - Знаете что, по-моему, вы веруете, пожалуй, еще больше попа. - В кого? В Него! Слушай, -- остановился Кириллов, неподвижным, исступленным взглядом смотря пред собой. - Слушай большую идею: был на земле один день, и в средине земли стояли три креста. Один на кресте до того веровал, что сказал другому: ""Будешь сегодня со мною в раю"". Кончился день, оба померли, пошли и не нашли ни рая, ни воскресения. Не оправдывалось сказанное. Слушай: этот человек был высший на всей земле, составлял то, для чего ей жить. Вся планета, со всем, что на ней, без этого человека - одно сумасшествие. Не было ни прежде, ни после Ему такого же, и никогда, даже до чуда. В том и чудо, что не было и не будет такого же никогда. А если так, если законы природы не пожалели и Этого, даже чудо свое же не пожалели, а заставили и Его жить среди лжи и умереть за ложь, то, стало быть, вся планета есть ложь и стоит на лжи и глупой насмешке. Стало быть, самые законы планеты ложь и диаволов водевиль. Для чего же жить, отвечай, если ты человек? - Это другой оборот дела. Мне кажется, у вас тут две разные причины смешались; а это очень неблагонадежно. Но позвольте, ну, а если вы бог? Если кончилась ложь и вы догадались, что вся ложь оттого, что был прежний бог? - Наконец-то ты понял! - вскричал Кириллов восторженно. - Стало быть, можно же понять, если даже такой, как ты, понял! Понимаешь теперь, что всё спасение для всех - всем доказать эту мысль. Кто докажет? Я! Я не понимаю, как мог до сих пор атеист знать, что нет бога, и не убить себя тотчас же? Сознать, что нет бога, и не сознать в тот же раз, что сам богом стал, есть нелепость, иначе непременно убьешь себя сам. Если сознаешь - ты царь и уже не убьешь себя сам, а будешь жить в самой главной славе. Но один, тот, кто первый, должен убить себя сам непременно, иначе кто же начнет и докажет? Это я убью себя сам непременно, чтобы начать и доказать. Я еще только бог поневоле и я несчастен, ибо обязан заявить своеволие. Все несчастны потому, что все боятся заявлять своеволие. Человек потому и был до сих пор так несчастен и беден, что боялся заявить самый главный пункт своеволия и своевольничал с краю, как школьник. Я ужасно несчастен, ибо ужасно боюсь. Страх есть проклятие человека... Но я заявлю своеволие, я обязан уверовать, что не верую. Я начну, и кончу, и дверь отворю. И спасу. Только это одно спасет всех людей и в следующем же поколении переродит физически; ибо в теперешнем физическом виде, сколько я думал, нельзя быть человеку без прежнего бога никак. Я три года искал атрибут божества моего и нашел: атрибут божества моего - Своеволие! Это всё, чем я могу в главном пункте показать непокорность и новую страшную свободу мою. Ибо она очень страшна. Я убиваю себя, чтобы показать непокорность и новую страшную свободу мою. Лицо его было неестественно бледно, взгляд нестерпимо тяжелый. Он был как в горячке. Петр Степанович подумал было, что он сейчас упадет. - Давай перо! - вдруг совсем неожиданно крикнул Кириллов в решительном вдохновении. - Диктуй, всё подпишу. И что Шатова убил, подпишу. Диктуй, пока мне смешно. Не боюсь мыслей высокомерных рабов! Сам увидишь, что всё тайное станет явным! А ты будешь раздавлен... Верую! Верую! Петр Степанович схватился с места и мигом подал чернильницу, бумагу и стал диктовать, ловя минуту и трепеща за успех"". А еще Достоевский изобрел русскую тюремную/лагерную прозу в ее художественной документальности. Пожалуй, дам напоследок ссылку на прекрасное исполнение лучшего (на мой взгляд) музыкального произведения по Достоевскому - оперы Леоша Яначека в интерпретации гениальных Пьера Булеза и Патриса Шеро.",Facebook,https://www.facebook.com/adolin3/posts/10225379806258351,2021-11-11 05:35:52 -0500