режних, византийских, так сказать, агентов новейшей на то время западной идеологией. Переняв западный символ «Молота и Серпа», они сначала переставили местами «Серп и Молот», потом истребили носителей Серпа и выковали наручники чекистского советского государства, использовав и старые кандалы «мертвого дома» Достоевского. А ведь сам Федор Михайлович составил для нас целый каталог иностранных агентов! Некоторые из нарисованных им типов оказались живучими до сих пор, хотя, казалось бы, как персонажи, как герои сами покончили с собой на страницах романа «Бесы». Надышавшись чуждого воздуха — американского или швейцарского, немецкого или французского, — Шатов и Кириллов, Ставрогин и Верховенский возвращаются в Россию с целью переделать ее на новый лад, спасти от безбожия и бездуховности — жертвоприношением. Достоевский передает эту иностранность своих агентов через язык: они выдают себя чужим, неуместным, иностранным словом, мешая русский с французским или латинским. «Бегу из бреду, горячечного сна, бегу искать Россию, existe-t-elle la Russie? Bah, c’est vous, cher capitaine! Никогда не сомневался, что встречу вас где-нибудь при высоком подвиге… Но возьмите мой зонтик и — почему же непременно пешком? Ради бога возьмите хоть зонтик, а я все равно где-нибудь найму экипаж. Ведь я потому пешком, что Stasie (то есть Настасья) раскричалась бы на всю улицу, если б узнала, что я уезжаю; я и ускользнул сколь возможно incognito. Я не знаю, там в „Голосе“ пишут про повсеместные разбои, но ведь не может же, я думаю, быть, что сейчас, как вышел на дорогу, тут и разбойник? Chère Lise, вы, кажется, сказали, что кто-то кого-то убил? О mon Dieu, с вами дурно! — Идем, идем! — вскричала как в истерике Лиза, опять увлекая за собою Маврикия Николаевича. — Постойте, Степан Трофимович, — воротилась она вдруг к нему, — постойте, бедняжка, дайте я вас перекрещу. Может быть, вас бы лучше связать, но я уж лучше вас перекрещу. Помолитесь и вы за „бедную“ Лизу — так, немножко, не утруждайте себя очень. Маврикий Николаевич, отдайте этому ребенку его зонтик, отдайте непременно. Вот так… Пойдемте же! Пойдемте же!» Даже правившим в России Достоевского немцам (губернатор фон Лембке) не удается справиться с офранцуженными русскими, вернувшимися nach Russland со своим опаснейшим зельем. Прошло полтора столетия. Неполный советский век — век западной марксистской модернизации — не задался. Что ж удивляться, что и первое тридцатилетие постсоветской России кончается противостоянием иностранных агентов. В правом углу — агенты-патриоты, полномочные представители иностранных государств, исчезнувших с политической карты мира. Настоящие агенты — мечтатели о Советском Союзе или о Германской Демократической Республике — готовы на словах питаться останкинской колбасой от поставщика Кремля с 1935 года. Они думают или делают вид, что думают, будто можно гальванизировать труп. Поднакопив деньжищ и цапцарапнув чужие изобретения, продлим себе вечную молодость! Прямо по Достоевскому-Кириллову: «Жизнь есть ложь, но она вечна!» В отличие от иностранных агентов-самоубийц Достоевского, агенты не существующих держав могут и готовы уничтожить всех — за компанию, по формуле «на миру и смерть красна». Главными врагами своими эти настоящие агенты считают других агентов — космополитов. Мы, агенты-космополиты, тоже наследники почившего совка. Но о чем мечтаем мы в своем левом углу? Может быть, о том, как остановить самоубийственную социальную инженерию Алексея Нилыча Кириллова? Кто-то обязательно скажет: «Ну нельзя же быть такими наивными! Да никто из этих настоящих агентов Советского Союза и ГДР в жизни не брал в руки Достоевского. Какие, к черту, «Бесы»! Это только французы, ну, какой-нибудь там Камю, могут подумать, что никак невозможно стать русским, не прочитав Достоевского — абсурдиста и экзистенциалиста. Да и для скольких французов Камю — это только коньяк, а не великий Альбер, объяснивший французам Достоевского! Вот почему агенты-некрофилы погребенных на Красной площади обошли вас, дураков-космополитов. Они — безмозглые люди действия, а вы — бессильные люди мысли. Расшифровав их природу через их язык, вы выдали сами себя, а вот они, настоящие агенты, захватили языка! Они даже не догадываются, что цитируют Достоевского, когда признаются, что готовы покончить с миром, уничтожившим их родину — Советский Союз! «Чтобы разделаться с миром и стать свободным вполне — il faut pardonner, pardonner et pardonner!» — Так, может, и они готовы «прощать»?! — Чудак-человек, да «прощать» по-русски значит после советского века совсем другое — «реабилитировать посмертно». — Что же делать? Может быть, их лучше… связать? — Вы еще скажите «перекрестить». Хотя, кто знает: нездешняя сила, говорят, в суеверном страхе живет. — Выходит, и бедная Лиза — иностранный агент? — И она, конечно. Ваша, космополитическая, иностранная агентура на круг, может, и посильнее будет этих стрюцких. И Карамзин с «Записками русского путешественника», и Гончаров со своим фрегатом, и Александр Иванович Герцен, и Александр Иванович Тургенев, уж об Иване Сергеевиче Тургеневе промолчу. — Что ж, ты меня убедил: признаю, не все главные слова у нас — заемные. Вот ведь никакое слово не подходит для описания агентов не существующих государств лучше, чем «стрюцкие». Слово, по свидетельству Достоевского, чисто петербургское. — Да, и слово позабыто, а типаж — как новенький: иностранный агент взял языка. Но этот язык — ты сам. 05.01.2020 #издовоенного",Gasan Gusejnov - ФМД-200 Как всякий мировой язык и как всякое... | Facebook,https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=pfbid02qXVCHuzsUq5JDABr8MNbdJEv8hp6XztvNqBbRkxA53wHZZHmob9o22d6fdkRnmYrl&id=1196293572,2023-11-11 09:18:26 -0500