Там есть такой малоизвестный широкой публике депутат Госдумы Скоч, перечисленный одним из семи олигархов (через запятую с Керимовым, Шамаловым, Вексельбергом, Дерипаской) И Скоч оказывается в списке на своем месте, среди латиноамериканских мафиози (их, двоих, туда добавили словно специально, для тонкого стеба над «Кокаиновыми авиалиниями»). Дерипаска, кстати, тоже, открыто назван бандитом.
Еще более тонкий кейс — Тимур Валиулин, самое, вероятное, ни о чем не говорящее имя из всех имен в списке. Начальник Управления Э МВД России, самый главный эшник, то бишь. Руководитель гестапо. Объективная истина — в России существуют политический сыск, тайная политическая полиция, фабрикующая уголовные дела, существуют политзаключенные. И, оказывается, этот свято оберегаемый Кремлем секрет — тоже секрет Полишинеля. (Вообще, попадание в список таких неочевидных фамилий, как Жаров и Школов, наряду с Валиулиным, свидетельствует о том, что его авторы умудрились хорошо разобраться с тем, как оно на самом деле устроено в России в 2018 году).
Все это отличная новость, короче говоря.
1. Олигархи и ближайшие подручные Путина будут страдать.
2. Пропаганде никого не удалось обмануть (в очередной раз).
3. 2*2=4.
Объективная истина существует, друзья мои («Правда всегда одна, это сказал фараон» — «если ты пьешь с ворами, опасайся за свой кошелек»). Ее надо с радостью искать и не бояться провозглашать. Она, как чеснок и серебряные пули, лучшее оружие против упырей.
https://www.facebook.com/leonid.m.volkov/posts/1742326825789943
Антон Чехов:”то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему — к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям”
СТУДЕНТ
Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, всё смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой.
Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шел всё время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо. Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, всё сплошь утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю страстной пятницы дома ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой.
Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать и дочь. Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю. Вдова Василиса, высокая, пухлая старуха в мужском полушубке, стояла возле и в раздумье глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса; это здешние работники на реке поили лошадей.
— Вот вам и зима пришла назад, — сказал студент, подходя к костру. — Здравствуйте!
Василиса вздрогнула, но тотчас же узнала его и улыбнулась приветливо.
— Не узнала, бог с тобой, — сказала она. — Богатым быть.
Поговорили. Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно, и с лица ее всё время не сходила мягкая, степенная улыбка; дочь же ее Лукерья, деревенская баба, забитая мужем, только щурилась на студента и молчала, и выражение у нее было странное, как у глухонемой.