Нынешние молодые люди и подростки — первое поколение, чья сознательная жизнь прошла при нынешней власти, поэтому они — первые, кому она должна смертельно надоесть просто по определению. Именно поэтому их жестко и даже жестоко, с нарочито показательными примерами, предупреждают, чтобы они даже не думали в этом направлении. Чтобы запугать их родителей, которые почти полжизни прожили в СССР и понимают, что нынешний политический сыск во многом даст сто очков вперед позднесоветскому, а попадание в поле его зрения не просто может, а обязательно закончится плохо.
В этом смысле популярная в перестройку песня со строчкой “люди, стрелявшие в наших отцов, строят планы на наших детей” ничуть не устарела. И Марш матерей — это попытка хотя бы озвучить это ощущение. Если детей от узаконенного людоедства не могут защитить их родители, сделать этого не сможет уже никто.
https://www.dw.com/ru/a-45059294?maca=rus-Facebook-dwde
Владимир Пастухов:”Новый 37-й год уже наступил, но люди не сразу его узнали. Как и весь современный «русский мир», он оказался гибридным.
С добрым утром, Россия! Проснись, это уже не репрессии, это — террор, бессмысленный и беспощадный.
Отпустишь одну, надо отпускать и всех остальных. Кто же тогда будет его бояться? А если никто в России не будет его бояться, то и России не будет.
Потому что Россия — это страх. Пока есть страх — и она есть, а чуть страх прошел — Россия падает на колени.
Правда же — что хуже всякой лжи — состоит в том, что Путин не может себе позволить пожалеть Аню Павликову, потому что больше не управляет маховиком насилия, который сам же когда-то запустил. Он разрушил хрупкую плотину, сдерживавшую реку ненависти, и ее «железный поток» снес его самого на обочину истории, как раньше сносил всех, кто экспериментировал с этой рекой до него. Теперь он стоит на берегу с непроницаемым лицом и невидящими глазами смотрит, как река произвола и беззакония уносит вдаль Аню Павликову и сотни других невинных жертв.
Новый 37-й год уже наступил, но люди не сразу его узнали. Как и весь современный «русский мир», он оказался гибридным.
Частная собственность хоть и ничем не защищена, но формально не запрещена. Свобода слова продолжает жить в специально отведенных для нее резервациях вроде «Эха Москвы», «Дождя» или «Новой газеты», как индейцы в Северной Америке. Игрушечная оппозиция существует на правах петровских «потешных полков» при царевне Софье и катает в грязной политической луже свой игрушечный ботик. Пусть с ограничениями, но из России все еще можно свободно выезжать (что является, пожалуй, пока самым ценным атрибутом демократии). Все эти «либеральные излишества» сильно замутняют суть происходящего и мешают увидеть главное: государственный террор вернулся в Россию и быстро раскручивает свою гибельную спираль.
Краеугольным камнем террора является непредсказуемость насилия.
Нет никаких правил, придерживаясь которых, обыватель может защитить себя и свою семью. Лояльность, включенность, готовность делиться — ничто не дает гарантированной защиты. Человек часто становится жертвой террора в значительной степени случайно, просто потому, что ему «не повезло». При этом в прошлом остается эпоха «договорного государства», в котором, например, собственность можно было обменять на жизнь и свободу. В условиях террора жертва теряет все безо всяких условий. Это рождает страх особого рода, страх как перманентное и универсальное доминирующее состояние психики, парализующее волю к действию. Террор — это автоматическая система, к которой подключены все, но никто ничего не решает.
Главное отличие террора от репрессий состоит поэтому в том, что террор неуправляем. Это стихийный процесс, представляющий собой социальный и политический шторм, развивающийся внезапно при благоприятствующих тому обстоятельствах и заканчивающийся лишь тогда, когда его энергия сама по себе начинает идти на спад. Репрессии, как бы сильны они ни были, являются осмысленной политикой, которой можно управлять, в том числе направлять и дозировать. Управляемый террор — это утопия. В предложенном смысле СССР эпохи брежневского застоя был репрессивным государством, несмотря на тотальную жесткость системы, а Россия эпохи путинского застоя реализует политику террора, несмотря на внешнюю мягкость и эклектичность режима. Именно поэтому из брежневского застоя Горбачев мог позволить себе выйти, поломав систему, а Путин, как и Сталин, самостоятельно выбраться из созданного ими лабиринта не в состоянии.
Дело вовсе не в том, сколько человек по политическим мотивам уничтожил Сталин, Брежнев или Путин, а в том, могут ли они регулировать это процесс. До 2014 года Путин в той или иной степени процессом управлял, но позже утратил над ним контроль. Запустив маховик террора, он сам стал его заложником. Работа репрессивной машины идет в автоматическом режиме, она сама выбирает цели, сама их преследует и сама их уничтожает.