Вообще, за последние пару лет
вышло несколько очень хороших азиатских фильмов, собравших много призов - не только 'Паразиты', и 'Пылающий', 'Магазинные воришки'. Все они посвящены одним и тем же темам - социальному неравенству, пропасти между богатыми и бедными, отсутствию социальных лифтов. И отсюда, из России, эти фильмы смотрятся вполне универсально. Они о том, что хорошо понятно и знакомо. Мы в первую очередь видим людей и их проблемы, а не сатиру на ситуацию в Южной Корее и Японии. Многие шпильки по поводу конкретных реалий, которые вставляют авторы, мы просто не считываем. К чему я это. Наши фильмы типа Звягинцева, которые так не любил экс-министр Мединский, скорее всего считываются на Западе точно так же. Как универсальные истории о людях с универсальными проблемами.
Ездила с екатеринбургскими мемориальцами на
12 километр — туда, где найдены захоронения людей, расстрелянных во время Большого террора, где установлена Маска Скорби Эрнста Неизвестного. Я не буду писать о силе воздействия этой замечательной скульптуры, о том, как важно, что в Екатеринбурге есть такое место памяти — это все более или менее понятно, да и писала я уже об этом. Сей…час хочу посмотреть на все глазами историка, потому что на 12 километре и в соседних местах ясно виден срез общей ситуации в Екатеринбурге — и не только в нем. Итак, стоит на обочине тракта, где ее видно из проезжающих машин, совершенно потрясающая Маска Скорби: Европа — Азия с двумя глядящими в разную сторону лицами, европейским и азиатским, с двумя «пустотами» и со слезами, вытекающими из глаз масок, слезами, составленными из лиц людей — как будто Европа и Азия оплакивают своих замученных детей. Как замечательно, что она стоит.
Русская жизнь тускла, монотонна и
однообразна. Русская смерть красочна м эффектна. О русской жизни стараются не говорить. О русской смерти пишут картины и снимают фильмы. Русская смерть заставляет работать воображение. Она входит в историю. Она меняет историю. Она начинает отсчет истории с нее. О ней складывают легенды. Она становится красной датой календаря. Она становится главным событием в жизни. Есть много знаменитых русских людей, о которых ничего не известно, кроме их смерти. Что известно о жизни царевича Димитрия и сына Ивана Грозного, кроме их загадочной тяжелой смерти? Не так много. Что мы знаем о персидской княжне, кроме того, что ее утопил Степан Разин? Только вот то, что ее утопил Степан Разин, и знаем. Что известно о стрельцах царевны Софьи, кроме утра стрелецкой казни? Только их казнь. Что известно об Александре Матросове? Тоже ничего. Только его жуткая смерть. Долго перечислять тех, кто известен только своей смертью. Русская жизнь удручает. Русская смерть возбуждает. Русская жизнь не запоминается. Русская смерть остается в памяти навсегда.
В глубинах интернета обнаружил отличное
прозвище для узурпатора - ПРОСРОЧЕННЫЙ! (Причем использовано оно было просто вскользь, без пояснений, и на совершенно неполитическом ресурсе - типа, 'вчера включил телевизор, там опять Просроченный выступает' - однако никому не пришло в голову переспросить 'а кто это?', всем и так сразу было понятно). Думаю, это очень точный и соответствующий времени нейминг. Неважно, каким был этот кефир или сервелат, может когда-то и ничего, сейчас это уже неважно, в любом случае он уже просроченный, теперь его только в помойку можно. Буду теперь так его называть и всем советую
Запредельный уровень поддержки диктатора, который
рисуют социологи, основан на страхе респондентов. По этой записи понятно: Путин всем надоел, но народ запуган. Люди матерятся, видя портрет 'благодетеля', и одновременно испугано косятся на видеокамеру ('ой, а они звук тоже пишут?', как бы чего не вышло). Примерно также в этой ситуации вели бы себя горожане времен позднего Брежнева. И глупо ждать от среднестатистических обывателей, что они сорвут и растопчут портрет диктатора. Статуи тиранов с удовольствием опрокидывают на землю, когда понимают, что 'за это уже ничего не будет'. На иное способны только героические 'пассионарии', которые всегда и в любом обществе в меньшинстве. Путинский режим лишен массовой социальной поддержки. Это отличает его от фашизма и сталинизма. Его опора - силовики и чиновники, а также по-преимуществу пожилые люди, находящиеся под сильным влиянием телепропаганды или (и) РПЦ. Причем последняя категория постепенно тает. Ни социальные низы, ни интеллигенция, ни бизнес, ни креативный класс, ни 'работяги' в большинстве власть не поддерживают. Позднепутинский (как и позднебрежневский) режим смертельно болен. Он держится только на апатии и страхе населения. Любой, кто придет на смену престарелому диктатору, чтобы реанимировать систему и возвратить поддержку населения, будет обречен начать новую 'перестройку'.