Есть ли сегодня люди, сопоставимые по масштабу личности с Львом Толстым?
В России нет. Есть даже страны, у которых никогда не было своего Толстого, а у нас был. А в мире есть. Папа Франциск, для меня это очевидно. По масштабу авангардизма, радикализма проповеди. Я слежу за ним, затаив дыхание. Это величайший наш современник
https://snob.ru/entry/163263
Александр Рубцов:”Иерархия культур — суть колониальных отношений. Школьная картинка про белых людей и цветных аборигенов: обмен безделушек на местные драгоценности. Сейчас Россия отдаёт богатства своих недр за технологии и девайсы, без которых от её импортированной современности не останется и следа. Но зависимость в сырьевом экспорте-импорте взаимна, и для внутреннего пользования продуцируется своя инверсия колониализма: развитые страны поставляют нам высокотехнологичные товары за тяжелую нефть и нечистый газ, как раньше аборигены сдавали колонизаторам золото и камни за стеклянные бусы. Бремя человека в кокошнике по отношению к людям в пробковых шлемах возвышает сырьевой придаток до статуса «энергетической сверхдержавы».
В режиме мысленного эксперимента представим себе: в альтернативной энергетике прорыв, рынок искусственно переориентирован, цены на углеводороды упали в пол, каналы поставки перекрыты политикой или войной… Для не знающих, что такое риски с неприемлемым ущербом: даже если весь этот ужас не прогноз на завтра, он уже суть того, что мы есть сейчас.
Зависимость от поставок энергоносителей и сырья асимметрична. Без импорта чужого хайтека сырьевые придатки теряют обвес купленной современности, но и саму способность эффективно добывать и транспортировать сырьевые товары. В случае изоляции или обвала продаж они не просто лишаются модных «ништяков», но и проваливают обязательства бюджета, на две трети наполненного нефтью. Под угрозой технологического варварства зависают ВКС, без сырьевой ренты тает «мягкая сила» идеологии и пропаганды, сдувается патриотизм, отвыкший быть всерьёз голодным. Понимание истинной природы «могущества» придатка сильно бьет по национальной гордыне великороссов.
У производителя хайтека запаса прочности и возможностей манёвра на порядок больше, поэтому именно он контролирует предельную ситуацию. Сырьевая держава отчасти компенсирует свою зависимость и вторичность сверхактивной дипломатией, подрывом глобального порядка и вмешательством во внутреннюю политику контрагентов. Но это контроль опосредованный: по сути, ты управляешь не собой, а тем, что управляет тобой извне. Такая позиция ненадёжна сейчас, не говоря о перспективе. Игра длится только до тех пор, пока с тобой продолжают играть, не вполне понимая происходящее и принимая навязываемые правила. Но чем виртуознее интрига, тем сильнее желание от неё избавиться, и контрагенты это могут. В том числе вполне брутально: в альтернативную энергетику инвестированы гигантские средства, а капитализм, как известно, фантастику не финансирует.
Судьба страны не может зависеть от искусства дипломатии и агентуры. Даже если продержаться до конца правления, у страны в любом случае даже теоретически не остаётся перспективы, кроме угроз с непредсказуемой траекторией, как в последнем послании. Точно так же, как страна сама не придумывает и не производит ничего нового, сложного и высокотехнологичного, она и во внешнюю политику экспортирует архаику и примитивизм: рассориться со всеми и всех стравить, доведя ситуацию до исходного состояния войны всех против всех. Был вариант, близкий к Северной Корее, но, как выясняется, теперь и это не вариант.
Из идеи свободы произошли суверенная личность и правовое государство, а из культа тотального проекта и порядка — тоталитаризм с техниками гиперорганизации. Затоптав линию свободы, в культе порядка мы опередили всех, кроме немцев. Редкая способность — заскакивать вперёд других в худшем, а потом выкарабкиваться из самими же созданного тупика.
То же с политическим постмодернизмом, на который у нас теперь кидаются с неподдельным, но дурным энтузиазмом. Разрушение институтов и правил, уход в мнимости и мрачная ирония — вот черты синтаксиса, семантики и прагматики этого языка идеологии и политики. Стиль эффективен и работал бы ещё, если бы не обозначились тупики теперь уже и этой парадигмы. От постмодернистской хаотизации и неподлинности уже воротит не меньше, чем от модернистского порядка и буквализма.