Удивительно, с чего это либеральная общественность решила, что у нас должно сразу получиться как в Европе — при таком-то анамнезе! Сущность мобилизационного «внутреннего государства», которое начал строить Ленин в виде суперцентрализованной боевой партии, а продолжил Сталин — в виде еще более мобилизованной и централизованной под свою верховную руку ВЧК-НКВД-КГБ, никуда не делась. И не могла деться. По множеству причин, среди которых удержание в подчинении Центру не только людей, но и территорий: как только рушится опричнина, созданная для террористического контроля над улусами вождества и выдавливания из них ресурсов для дальнейшей экспансии, — так рушится и скрепленное ей пространство.
Сегодня мы наблюдаем уничтожение последних институтов государства-state в виде независимой избирательной системы, суда, городского самоуправления, СМИ и т.п. И их целенаправленную замену скрепами неовождеской идеологии и милитаризованной надстройки («господарства» Ивана Грозного). Это значит, когда структура рухнет — а она раньше или позже рухнет по чисто материальным причинам очередного комплексного застоя, включая отставание в военных технологиях, — Россия будет вынуждена пройти через очередной цикл территориального сжатия.
Нынешняя модель политического менеджмента ведет к этому медленно, но верно.
https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/07/06/77062-gosudarstvo-i-vozhdestvo
Владимир Пастухов:”Русская, на словах либеральная и демократическая, оппозиция все больше становится похожа на тоталитарную секту, для которой все, кто не разделяет ее «символа веры», являются непримиримыми врагами и еретиками
Она не видит градаций зла, не различает причину и следствие, не отличает ведомых от ведущих, но ожидает ото всех соответствия максимально высокому этическому стандарту, хранителем которого она сама себя произвольно назначила. Не будучи сама святой, она требует от окружающих безупречной святости. Это обрекает ее на одиночество и изоляцию, которые делают все ее планы на политическую победу иллюзорными. Впрочем, никакая победа ей на самом деле и не нужна — смысл ее существования сегодня состоит в экзистенциальном переживании своей либеральной избранности.
Вопрос об отношении к тем, кто, не являясь частью режима, поддерживает его, чаще словом, но иногда и делом, стал камнем преткновения для русской «либеральной» мысли.
Похоже, что рожденному на волне путинской контрреволюции «нашизму» часть русской интеллигенции, как внутри страны, так и особенно в эмиграции, решила противопоставить революционный «ненашизм» — весьма спорное интеллектуальное увлечение, состоящее в том, чтобы записывать во «враги демократии» всех, кто не встал открыто в оппозицию к режиму и тем более тех, кто продолжает с ним сотрудничать.
Хотя мотивы такого поведения понятны, а поводы зачастую являются вескими, в конечном счете, нравственно-политический максимализм ведет русскую оппозицию в тупик. Нельзя ставить знак равенства между властью, режимом и русским культурным классом, который традиционно выстраивается вокруг власти и предпочитает не вступать с нею в пререкания, что бы эта власть ни вытворяла. В русских условиях избыточная «принципиальность» может очень дорого стоить и закончится полной самоизоляцией русского политического класса.
В конце концов, что делать с Пушкиным, восславившим подавление польского восстания и отрицавшим право иностранцев критиковать свое Отечество?
Российская оппозиция прорубает для России окно в Европу с поистине азиатской одержимостью, и в этом она, к сожалению, недалеко ушла от своего антагониста — русской власти.
И та, и другая проповедают «тотальный диктат», реализуя на практике принцип: кто не с нами, тот против нас. В итоге обе оказываются постепенно в культурной изоляции в собственной стране, но власти такая ситуация выгодна, потому что, выражаясь модным сегодня футбольным языком, ее устраивает ничья. А вот русскому оппозиционному политическому классу, наоборот, нужна только победа, которая будет для него недостижимой целью, пока он не прекратит бессмысленную и бесперспективную войну с русским культурным классом и не сделает последнего своим союзником.
По мере углубления кризиса русский культурный класс становится демонстративно аполитичным, гротескно лояльным власти, температура его политической активности резко снижается, он замирает, как ящерица в предчувствии катастрофы. Русский политический класс, напротив, раскаляется добела, превращаясь в искрящую политическую плазму, изрыгающую из себя громы и молнии во всех направлениях.