Одно дело, когда зрители вечерком приходят к тебе в театр на условный “День опричника”, и совершенно другое, когда в театр же или даже прямо к тебе домой поутру вламывается самая что ни на есть откровенная опричнина
. Не отсвечивать лишний раз или предугадать, чего хотят эти люди с оружием, у которых всегда есть бумага на обыск нашей квартиры. Нас время от времени выхватывают по одному или небольшими группами и делают с нами что хотят. Просто за то, что мы есть, за то, что мы дышим.
И если попадающие в опалу чиновники — это существа с толстой кожей, циничным мировоззрением, а также большим опытом взаимоотношений с силовыми структурами, то для людей искусства один вид автозака и невежливых вооруженных людей в непосредственной близости — огромная морально-психологическая травма. Добро пожаловать в тот мир, где просто прожить бывает труднее, чем срежиссировать и сыграть выдуманную жизнь!
http://www.dw.com/ru/a-38974142?maca=ru-Twitter-sharing
Оказывается, спичрайтеры выступления Усманова позаимствовали всю драматургию и постмодернистский сериал был срежиссирован с самого начала, а Усманов- всего лишь актер — Игорь Эйдман:”Знаменитое “тьфу на тебя” и “тьфу на тебя еще раз” Усманова в адрес Навального — прямая цитата из известного советского фильма “Иван Васильевич меняет профессию”. Произнес эти слова вор Жорж Милославский, обращаясь к управдому Бунше, который пытался уличить его в ограблении квартиры стоматолога Шпака.
https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=1495420143854293&id=100001589654713
Карамзин. Проверка временем. Серия № 1. Что такое Русь?-”Откуда есть пошла русская земля”? Кто такие русы и что такое Русь? Где была ее первая столица? Как отвечал на эти вопросы Николай Карамзин?
Документальный сериал телеканала Вместе-РФ рассказывает о том, что думают о первых главах Истории государства Российского современные ученые.
https://www.youtube.com/watch?v=UAufLddoRKk&list=PLD3LKklLDEP1YkY26ONFRQu61dwZDsyfB&index=1
Дмитрий Гудков:”Ни дня без запрета. Дума сегодня наконец отрезала себе полномочия, чтоб не выросли: теперь депутатам будет запрещено встречаться с избирателями без разрешения мэрий и прочих администраций. Заткнули последнюю отдушину, молодцы. Пальцев на плотину еще хватает? Ну-ну, держитесь.
Не отстала и Валентина Матвиенко. Я, похоже, зря вчера сомневался в том, что она тычет пальцем в небо с запретом подросткам участвовать в митингах. Сегодня она уже конкретизирует этот запрет: мол, надо наказывать родителей и организаторов.
«Вот пойдешь ты, Петя, с кроссовками по Тверской — тут-то мы твою маму и посадим», — как бы сообщает нам спикер Совета Федерации.
Наглядный пример того, как это будет, мы увидели только. Дело 26 марта, Александр Шпаков, от которого “пострадал” профессиональный потерпевший полицейский Гоников: полтора года колонии. ПОЛТОРА ГОДА — и это при том, что Шпаков признал вину, надеясь на снисхождение. У них — снисхождение?
Я последнее время не могу найти подходящих слов для всех этих новостей. Они… обалдели? охренели? Все это они сделали уже давно, и для тех мест, куда заехала наша государственная машина, в русский язык еще не завезли названий.
В общем, они скопом вот это самое. Котелок кипит, крышка приварена намертво.
https://www.facebook.com/dgudkov/posts/1547580938616674
Андрей Архангельский:”это и есть кафкианский мир, мир неопределенной виновности, кружащей, ускользающей и вечно нависающей
Это и есть русская жизнь нынешнего типа; вероятно, она напоминает какие-то варианты жизни 1960–1970-х, но не тех, конечно, что показывают в сериалах про оттепель. Ничего не понимаю, зачем же так, ведь можно же было и по-человечески?.. Но целью и было именно это: чтобы остались у всех чувство необъяснимой тревоги и непонимание — это и есть новая логика, это и есть новый стиль.
Нет никаких обвинений, вина не обозначена, и она так и не будет названа, скорее всего, — это и есть кафкианский мир, мир неопределенной виновности, кружащей, ускользающей и вечно нависающей. Потом, через пару лет, выйдет совершенно пронзительный спектакль — это, конечно, будет новый Серебренников, такой солженицынской напряженности, и он будет о чувстве, подсознательно знакомом каждому, чьи родственники пережили 1937-й, — то есть обо всех нас. Возможно, он будет называться «Выжившие». У Шнитке, кажется, есть такая фортепианная вещь, где буквально прочитывается этот образ: человек прильнул к двери, слыша чьи-то шаги на лестнице; вот они приближаются, напряжение растет, становится нестерпимым — и вот шаги уже отдаляются, пронесло, это сегодня пришли не за мной, а за соседом сверху. И об этом генетическом русском страхе Серебренников, конечно, поставит свой лучший спектакль. Это радикальный личный опыт, но ведь это и двойная игра: Машина идет к режиссеру — но ведь и режиссер поджидает ее, сам того не зная, наблюдает за ее повадками; потом он эту машину переплавит, перекодирует в образ, и он ее тоже «ловит». Он проходит по делу как свидетель, но художник — одновременно свидетель и в другом смысле; он ведь все это время не переставал мыслить и наблюдать, и эти свидетельские показания потом предстанут в художественном виде.