Сейчас понятно, как будет разыгрываться дальше расследование его убийства: стороны конфликта бесконечно будут сваливать вину друг на друга, выясняя, кому это больше на руку, коллективному Путину или всемирному анти-Путину. Так устроена эпоха постправды, в которой истины как бы не существует или до нее невозможно докопаться — но для Бабченко она безусловно была, и он готов был ради нее идти до конца. Он был человек войны, который однажды начал воевать против самой войны. И война ему за это отомстила.
Спи, солдат.
https://meduza.io/feature/2018/05/30/s-voyny-nevozmozhno-vernutsya
Елизавета Александрова-Зорина:”Критиковать власть сначала перестают политики, затем журналисты, следом публичные деятели, дальше — все остальные
сегодня все чаще можно услышать испуганное: “Только не надо о политике!”. Словно это что-то постыдное или неприличное. Или как будто говорить о политике становится опасным.
Люди злятся, люди отчаиваются, но молчат. Иногда где-нибудь в очереди можно услышать ворчание: “Цены-то, цены растут, как жить-то?”. Кто-то подхватывает: “Не живем, а выживаем”. Но стоит поддержать разговор: “Да, такая у нас бандитская власть” или “Зато у Путина новый срок” — как все испуганно смолкают. Стало сложно отличать тех, кто и правда поддерживает власть, от тех, кто боится признаться в обратном.
Однажды на “Радио России” я разговорилась с сотрудницей, которая использовала столько эвфемизмов, будто бы нас могли прослушивать: “он” (многозначительно, глядя вверх, словно речь о Боге) — Путин, “человек, которого с нами больше нет” — Немцов, “дикие” — чеченцы, “те, которые все решают” — ФСБ, “человек в сером” — сотрудник ФСБ, “человек с оттопыренным пиджаком” (сопровождалось небольшой пантомимой) — сотрудник службы безопасности. Это было бы смешно, если бы не было так грустно.
Кремль уже подчинил себе информационное пространство, развалил оппозиционное движение, встроил общественные организации в провластную вертикаль, выкорчевал свободомыслие в культурной сфере. Кажется, дальше некуда. Но машина приведена в движение и остановиться не может. Так что настала очередь активных граждан и простых любителей поговорить о политике. Показательные процессы над пользователями, разместившими в социальных сетях призывы к митингам и протестам или заметки об аннексии Крыма и богатстве чиновников, могут напугать любого. Тем более что десятки человек уже осуждены за перепосты по “экстремистской статье”.
Когда уезжают самые активные, самые смелые и самые неравнодушные, свободомыслие вымывается из страны как кальций из организма. Остается только молчаливая пресность и хрупкость. “Если они уехали, то что уж нам остается?” — думают остальные. И молчат.
Люди, которые этого боятся, вовсе не параноики. Сейчас есть много разрозненных списков, от базы отдела “Э” до интернет-рейтингов “врагов народа”. Все идет к тому, что будет создан один большой список, попавшие в который будут в полном смысле поражены в правах. Всех несогласных и недовольных пересчитают, взвесят и найдут легкими. Если раньше личные дела пылились на полках и, чтобы прочитать их, нужно было с этой полки достать, то компьютерные технологии позволяют взять общество под такой контроль, какой описывался авторами антиутопий ХХ века. В Китае уже опробована система социального кредита, присваивающая каждому гражданину рейтинг: баллы начисляются за “хорошее поведение” (своевременное погашение кредита, к примеру), а вычитаются за “плохое”, низкий рейтинг грозит запретом на работу в госучреждениях, отказом в социальном обеспечении, обучении в вузах, строгим досмотром на таможне и прочим. Российская власть потихоньку перенимает китайский опыт. Почему нет? В конце концов, информационные технологии и борьба с инакомыслием — единственное, в чем она преуспела.
Так и затягивается петля молчания, которое начинается в публичном пространстве, но быстро воцаряется повсюду. Критиковать власть сначала перестают политики, затем журналисты, следом публичные деятели, дальше — все остальные. Сначала люди сто раз думают, прежде чем сделать запись в facebook, затем начинают думать, прежде чем открыть рот, а в конце концов не хотят уже и думать об этом, просто гонят подальше “опасные” мысли. Так и живут с зашитым ртом и сердцем, раздавленным кирзовым сапогом власти. Они боятся действовать, боятся говорить, боятся думать. Но как их за это осуждать?