http://www.kommersant.ru/doc/3240962
Александр Плющев:”Школьники не то чтобы за Навального. И вообще не то чтобы сильно ЗА что-то или кого-то. Но они против вранья. А врут им не только из телевизора, который они не смотрят, не только родители, но и вот прямо сами учителя, причем делают это потрясающе косноязычно и без какой бы то ни было логики, их аргументы не выдерживают никакой критики, ни по форме, ни по содержанию. Они даже не могут нормально выразить свою мысль, школьники даже временами делают это лучше. При этом у одних высшее образование и ежедневная практика, а у других — мемасики из МДК. Я учился в обычной советской средней школе, хорошо, не поселковой, но московской окраинной, весьма хулиганской. Но у нас так, как эти учителя говорили разве что уборщицы. Фантастическая деградация педагогов. А с чего все началось? Пишут, что менты забрали парня прямо с уроков за то, что он вступил в группу, посвященую митингу. И заставили его удалить аккаунт. Это никому не кажется чем-то ненормальным, а лучше даже совсем вопиющим? И какое вообще право имеют менты заставлять удалять аккаунт? Зачем забирать с уроков? Остальных напугать? Так наоборот же, теперь смотреть Навального пойдут те, кому раньше было пофиг. А вас никак не кольнула фраза директора: “И я ругалась с этими представителями власти, я пыталась хоть как-то Максима защитить, говорила, что это просто юношеская выходка, никому не нужная” Какая выходка? Что он сделал, расскажите, какое преступление совершил? Не, вы правда считаете, что создать группу в поддержку Навального — это страшное преступление, и единственное спасение от ответственности за него — это признать его выходкой юношеской? Все уже совсем мозгами поехали.
https://www.facebook.com/russkayazhizn/posts/417870381889927
Дмитрий Быков:”Что берег отнят — не в том досада, потерпим, не в первый раз; досада в том, что его не надо отнявшим его у нас
Три года как никакого Крыма, и скал его, и медуз. Боюсь, что это необратимо, — хотя почему боюсь? Своих любимых в чужих объятьях я видел не раз, не пять и твердо знаю, что дар терять их — важнее, чем возвращать.
В Гурзуф ли едут они на отдых? В Артеке ли их сыны? На склонах Альп, на карлсбадских водах их виллы размещены. Они же Крыма не знали сроду, на раз доказать могу: ни эти горы, ни эту воду… Им важно накласть врагу! Мы ясно помним весь этот скрежет, не дети, в конце концов: приедет Ярош и всех зарежет! Придет и взорвет Сенцов! Американский авианосец на Ялту уже залез, спешит к Тавриде и скоро скосит сакральный наш Херсонес… Еще припомнят все эти бредни и пламенный абордаж, и то, как сами они намедни кричали, что Крым не наш, — что им до моря? Что им до Крыма? На что им страна моя? Им надо больше огня и дыма, и гордости, и вранья, и чтобы больше диванных воинств, и прочий кипящий квас… Им вряд ли важно себе присвоить. Им важно отнять у нас.
А как любил я свеченье моря, соленый гнилой лиман, толкучку набережных и мола, огни кораблей, туман, досмотры вечные на границе, ДАИ и ее рвачей… Он был, конечно, не украинский. По сути, он был ничей. Он был моим, и уже не будет, и надо учиться жить в стране, где каждый любого судит и каждый каждому жид. Нас всех накрыло одной рогожей, притом до скончанья лет. Тут был один полуостров Божий, но Бога там больше нет.
Я в год бывал там четыре раза, и летом, и в холода — порой посредством седьмого ВАЗа, на поезде иногда; на том вокзале в четыре года сошел я, где мой портрет сегодня с надписью «Враг народа» висит еще… или нет? Сюда с Олимпа укрылись боги — от них ли я отрекусь?! Я знал тут каждый изгиб дороги, и каждый камень, и куст. Без этих вылазок, слишком частых, боялся я умереть; нигде на свете я не был счастлив, как здесь, — и не буду впредь, — нигде не пишется так, как в Ялте, и замыслов большинство мне там явилось… но вот пожалте. Все предало, все мертво.
Предатель-море, предатель-небо, я сбросил бы вашу власть, мне не допрыгнуть до вас, и недо- забыть, и недо- проклясть. Вот так же, верно, лишившись корня, барчук, эмигрант, атлет, прокляв отчизну и только помня свои девятнадцать лет, считал предателями и Выру, и Батово, и Москву. Как те изгои, я тоже вымру. Я точно не доживу до возвращенья из полуада. На юге души — пятно. Я с этим свыкся, и мне не надо туда, где осквернено. Ведь есть и Вырица, и Кампанья, и кстати, — на том стою, — все это полезное привыканье к посмертному бытию. Мы все однажды уйдем от мира, мы все обратимся в прах, нам будет больно все то, что мило, увидеть в чужих руках — в последний раз, пролетая мимо. Так нас тренирует Бог.