Выбрать главу

«Путинский Коминтерн» — это довольно незначительный и хорошо видимый оголовок гораздо более масштабного процесса, который происходит на других этажах европейской жизни, где люди, никак не втянутые в ультраправую или ультралевую политику, сохраняют молчание в отношении действий Кремля. Осуждая его, тем не менее остаются лояльными. Доброжелательно ждут, когда Путин «вернется к европейской норме партнерства». Эти люди не могут и не хотят видеть, что двусмысленность, поддерживаемая Кремлем в вопросе об ответственности за убийства, за парамилитарные отряды, за наемников, за дестабилизацию в малых государствах, — это не какой-то временный феномен. Это «так и задумано». И так оно и будет дальше.

Александр Рубцов:”Болезненная фиксация на грандиозности и всемогущественности, нарциссическая идеализация с переносом в архаику — типичные психологические защиты. Главное здесь — идея откупного всепрощения даже в отношении зверств, не говоря о шалостях средней тяжести. «Собирание земель» искупает убийства, разор и смуту, в которые ввергается страна политикой твёрдой руки по локоть в крови. Заслуги перед государственной религией даруют индульгенцию с открытым списком деяний. Вера в то, что за подаренный РПЦ Исаакий наверху простят разворованный «Зенит», — прообраз подготовки к Судному дню на этом свете. В той же логике превращают в «агиографический трафарет» житие Сталина. Признание десталинизации ошибкой призвано исключить «депутинизацию» в будущем.

Сейчас в отношении к репрессиям и произволу — в истории и в современности — страна разделена на два лагеря, один из которых до зубов вооружён репрессивной техникой и машиной пропаганды, а другой скопом записан в «иностранные агенты» и в «пятую колонну», что на исконном русском языке означает нечто среднее между государственным предательством и изменой Родине. Такое отношение к политическим оппонентам и есть не что иное, как прямое и явное объявление вечной внутренней, гражданской войны, её легализацию и нагнетание.

Более того, нормальное политическое противостояние здесь превращается из внутренней и гражданской войны в войну с внешним агрессором. По сути, внешняя граница страны частично и условно переносится вовнутрь и обозначается как линия фронта… со своими же «либералами», «западниками» и прочими недовольными особым путём в задницу, в которой страна, по выражению Василия Мельниченко, уже начинает обустраиваться. Иначе это можно назвать чертой политической оседлости, только люди с наганами ходят теперь по эту сторону черты и даже заседают в Думе. Честно говоря, до революции такого не было за всю историю политического противостояния российской власти с внутренней оппозицией во всех её видах, от аристократических до самых неприглядных. Зато есть теперь.

Примирение через колено, которое сейчас навязывают, означает лишь одно: столетняя война в России будет продолжена и будет длиться, пока «победители» не сожрут оставшийся ресурс и самих себя.

https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/03/13/71772-primirenie-smerti-podobno

Татьяна Краснова:”Из года в год я рассказываю о Томасе Квастхоффе своим студентам, говоря им о том, что во всяком человеке уживаются ограниченные возможности тела и безграничные — духа.

Я рассказываю им, сильным, молодым и прекрасным, что все мы — люди с ограниченными возможностями. Ничьи физические силы не безграничны. Пока их жизненный предел лежит много дальше моего. К старости (пусть Господь пошлет каждому из них долгую жизнь!) и они узнают, что это значит — ослабеть, и больше не уметь того, что умел раньше. Если они проживут правильную жизнь, им предстоит узнать, что их душа стала сильнее, и может много больше того, что может сейчас.

Их задача — сделать то, что начали делать мы: создавать для всех людей (какими бы ограниченными ни были их возможности) удобный и доброжелательный мир

Я хочу рассказать вам про более важное лично для меня — про Голос.

Впервые я услышала его много лет назад, ночью, выйдя на кухню за стаканом воды. Радиоприемник на подоконнике транслировал «Эхо Москвы», шла полуночная передача о классической музыке.

Стакан звякнул о каменную столешницу, и, кажется, это был последний звук из реального мира. Голос раздвинул стены маленькой кухни, маленького мира, маленькой повседневной жизни. Надо мной, под гулкими сводами того самого Храма, пел Симеон Богоприимец, держащий на руках Младенца, и пророчица Анна смотрела на него сквозь зыбкий свет свечей, и совсем молоденькая Мария стояла у колонны, и белоснежный голубь летел в луче света.