Что, по-вашему, имел в виду Достоевский, когда писал, что «мы, то есть интеллигентные слои страны, какой-то совсем уже чужой народик, очень маленький, очень ничтожненький»? Разве не то же самое обнаружилось в 1917-м: два народа, живущие бок о бок и не понимающие друг друга потому, что говорят на разных языках? Один из этих народов жил в Европе, другой, «мужицкое царство», — в Московии. В этом, собственно, и заключается секрет того, как еще на три-четыре поколения победила в Октябре семнадцатого Московия: в момент эпохального кризиса «чужой народик» сам себя обманул, вообразив, что говорит от имени «мужицкого царства». Ленин, воспользовавшись этой роковой ошибкой, угадал московитский язык «мужицкого царства» и оседлал его. Надолго.
Как представляли себе члены правительства этот другой народ в солдатских шинелях? Прежде всего как патриархального православного патриота, для которого честь отечества, как честь семьи, дороже мира с ее врагами, и святыня православия, Царьград, дороже куска собственной земли. Короче, это было славянофильское представление, утопическое. Ленину, прожившему практически всю сознательную жизнь в эмиграции, оно было совершенно чуждо. Он знал, что ради этого куска земли «мужицкое царство» готово на все. Даже на поругание церквей
«Почему Россия стала единственной страной, в которой победил в 1917 году большевизм?» Потому что Россия была единственной страной, в которой правящее образованное меньшинство не только не понимало язык неграмотного большинства своего народа, оно НЕ СЛЫШАЛО его.
https://snob.ru/profile/11778/blog/131183
Екатерина Барабаш:”они довольно внятно объясняют зрителям от Калининграда до Находки, что за сто лет философия революции не изменилась: ее делает кучка евреев и примкнувших к ним за иностранные деньги.
Насмотренные, начитанные, думающие эксперты охотно включаются в обсуждение художественных достоинств «Троцкого» и «Демона революции», словно забыв, что это в первую очередь — пропагандистский продукт, показанный в прайм-тайм на двух главных федеральных каналах. От этого и только от этого надо плясать. «Художества» — лишь необходимый атрибут, обертка. Без упаковки товар стоит в несколько раз дешевле, он куда менее привлекателен. Ток-шоу Соловьева и завывания Киселева поднадоели даже верующим в распятого мальчика, а столетие самой большой смуты в истории страны — идеальный повод ввинтить в головы правильные мысли другим орудием. Для этого Первый канал экспериментирует с Троцким, «Россия-1» — с Парвусом, а все вместе задают новый, изящный, не обкатанный еще тренд.
Они здесь — группа поддержки Эрнста и Добродеева, а те в свою очередь — группа поддержки сами знаете кого. И как группа поддержки они довольно внятно объясняют зрителям от Калининграда до Находки, что за сто лет философия революции не изменилась: ее делает кучка евреев и примкнувших к ним за иностранные деньги. Ради этого потрачены громадные средства из наших налогов, ради этого в фильме масса несуразностей вроде спиливания православных крестов для растопки бронепоезда Троцкого, ради этого даже известный черносотенец Иван Ильин, впоследствии поддержавший нацистов, показан в «Троцком» героем и душкой. Ильин сейчас в России модная фигура среди единороссов, патриотов и сочувствующих, его цитируют президент, премьер, министр иностранных дел, патриарх, а серые кардиналы Сурков и Володин рекомендовали его к обязательному прочтению. Надо ли говорить, что именно этот философ, уверявший, что у русского человека должны быть три объекта любви — «Бог, родина и национальный вождь», — удостоился стать единственным стопроцентно положительным героем фильма?
Давайте не тешить себя иллюзиями, а уважаемых авторов фильмов — реверансами: это идеология uber alles, а в какую упаковку вы ее завернете — можете даже сами решить. Но чтобы ни-ни, чтобы строго в рамках. Чтобы тема невыносимого еврейства Троцкого прозвучала в фильме ровно 34 раза (меньше нельзя, больше — по вкусу), Парвуса — 21, чтобы немецкие деньги были показаны крупным планом шесть раз.
Лев Толстой говорил: «Не бойтесь незнания — бойтесь ложного знания». Телевизор вообще источник ложных знаний. Особенно в России, где телевидение давно перестало выполнять свои прямые функции — просветительского и новостного СМИ, — а давно превратилось в громадное, дорогостоящее и успешное пиар-агентство, работающее на одного-единственного хозяина.
Сто лет прошло с октябрьского переворота, а подавляющее большинство людей в России ничего, совсем ничего, ничегошеньки про него не знает. Беда в том, что и знать не хотят. Октябрьская революция не понята, не отрефлексирована, не разобрана по косточкам, по минутам, по всем ее последствиям. Мы продолжаем жить в мире, созданном ею, но ее словно и не было. Какая-то Фата-моргана. И на чистый лист, какими являются мозги телезрителей, вываливают все вот это — про немецкие деньги, про кучку евреев-либералов, про Россию, которая жила себе мирно и неплохо, но эта кучка все перевернула с ног на голову. И все, кто по своей воле не дошли до вдумчивого анализа событий столетней давности, все, кто не читают книг, но смотрят телевизор (а таких — большинство), теперь уложили в голове октябрьский переворот так, как им подсказали федеральные каналы. И им до гробовой доски будет казаться, что они вооружены знанием. А знание это им шепчет: все, что угодно, только не революция, нам нужна стабильность. Сто лет назад покусились на стабильность — видите, сколько ужасов наделали!