Люди не хотят платить налоги, потому что видят, что их деньги уходят в никуда.
Уходят, уплывают, утекают широким потоком, вывозятся в виолончелях Ролдугина, в маршальской фуражке Золотова, в самолетах с собачками Шувалова, в домиках с уточками Медведева. Если бы на наших глазах возникало качественное образование и отличная медицина, то стоило бы платить. Но платить за то, чтобы построили сказочную ракету, которая отправит нас всех в рай вместе с господином Путиным? Нет, спасибо.
https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/10/26/78359-parlament-massovogo-porazheniya
РуФабула:”неофеодальная путинская Россия явно тяготеет душой к Московии
Клеймёнов тут интересно вчера вечером сказал на Первом. Оказывается, всё-таки совсем разные мы с украинцами люди. У нас, поясняет Клеймёнов-Заклеймёнов, главные ценности — служилые, доминирующая психология — психология служилых, т.е. государственных (читай — государевых) людей, к которым, понятное дело, товарищ Кремлёнов и себя относит. А вот те же украинцы — им бы всё больше думать о своём «огороде» да своей «лавочке». Вот на чём наши исторические пути-дороги разошлись.
Интересная, конечно, реплика. То есть мы снова дожили до времён, когда Первый канал опять, как во время оно, клеймит (причём, устами ведущего с говорящей фамилией!) частнособственническую, мелкобуржуазную психологию, противопоставляя ей высокие идеалы служилых людей. То, что вбрасывает в массы Клеймёнов, на самом деле имеет глубокие исторические корни, уходящие во времена древней Московии. Именно тогда возникла матрица «государства боевого строя», «тягла и службы» — системы, абсолютно не приемлющей средний класс, буржуазность, частные права и интересы (включая право собственности). Именно в этом, кстати, корень конфликта Москвы с Новгородом. Разные, противоположные ценности. Новгородцам свои свободы, «огороды» и «лавочки» тоже были милее и ближе, чем великое государство московское, воплощённое, естественно, в государе.
Эта московская средневековая матрица чётко воспроизвелась в Совке, который стал реакцией на буржуазность Серебряного века; воспроизводится она и сейчас как реакция на попытку буржуазной вестернизации 90-х. Уже многие подметили, что кланово-коррупционная, неофеодальная путинская Россия явно тяготеет душой к Московии — Клеймёнов-Кремлёнов это чутко улавливает, отсюда и его вбросы насчёт ценностей «жертвенного служения», на котором столь удобно паразитировать властям. Украина же как раз-то и стремится вырваться из этого перманентного средневековья к правовому сообществу свободных граждан-собственников, чьи интересы и определяют интерес государства, а не наоборот. Война Эрэфии против Украины — это по сути новый поход Москвы на Новгород.
https://t.me/rufabula/4889
Михаил Фишман:”Ровно 15 лет назад, 25 октября 2003 года, арестовали Ходорковского. Арест висел в воздухе с сентября. Сам Ходорковский, конечно, тогда не думал, что его посадят на 10 лет в тюрьму и ограбят — тогда это действительно было трудно себе представить, — но был морально готов к тому, что придется какое-то время провести за решеткой. Примерно за неделю до ареста — а Ходорковский тогда летал с лекциями из одного региона в другой, — он сказал в одном из интервью местному телевидению: “Меня совершенно не волнуют деньги. Я много раз начинал сначала, эта часть меня не волнует. Если бы я считал, что у нас в стране невозможно построить нормальное демократическое общество, я бы давно уехал. Но я верю, что это возможно. Просто для этого кто-то должен первый не испугаться. Я не боюсь”. А через несколько дней генеральный прокурор Устинов зайдет за санкцией на арест к Путину, тот ответит: “Действуйте по закону”, и страна совершит исторический поворот в никуда — пройдет точку невозврата, как потом скажет Андрей Илларионов, тогда еще экономический советник Путина
https://www.facebook.com/russkayazhizn/posts/725876294422666
Анна Наринская:”А мы с нею говорили друг с другом по-английски. «Россия — страна-агрессор, я не хочу говорить на языке агрессора», — сказала она. Мне, наверное, надо было ответить самым нестерпимо банальным — что это язык не агрессора, а Пушкина, Толстого и Мандельштама, но я не смогла себя заставить это произнести.
Еще несколько дней, гуляя по берегу прекрасного озера с корабликами, я жалела себя. Как это может быть, чтоб я, я — Аня Наринская, хоть отчасти описывалась, определялась поведением незнакомого мне несимпатичного человека и каких-то вообще безликих структур: президента страны, в которой находится дом, где я живу, и ее, прости господи, силовых ведомств? Для протокола, наверное, можно было бы упомянуть, что я всегда голосовала «против» и ходила на протестные акции, безнадежно, но регулярно писала статьи, содержавшие если не слово, то интонацию «доколе!», — но дело не в этом. Не в этом, а в том, что определено неумирающей формулировкой Андрея Синявского. У меня с этой властью эстетические разногласия. И мы с нею — если уж о языке — точно говорим на разных языках.