Сегодня дико даже и помыслить и понадеяться на то, что бесправный зек может победить в дуэли с теми, кто таскает его по узилищам. Однако Родина наша, страна беззаконий и чудес, не раз уже совершала такие повороты в жизни, что прямо дух захватывало, и наше поколение это помнит очень хорошо. Потому мы слабо интересуемся тонкостями российского судопроизводства. Мы сильно интересуемся тем, что случится на нашем веку, когда участь переменится, Фемида законопослушно ослепнет, Россия вспрянет ото сна и темницы рухнут.
https://grani-ru-org.appspot.com/op…/milshtein/m.273014.html
Дмитрий Глуховский:”Что у нас и было-то Западу предъявить, кроме ВОВ и Вовы? Ну, из хорошего, из безобидного, чтоб без радиоактивного пепла? ГДЧ: Гагарин, Дягилев, Чебурашка. Все. Прочего мы стыдились, отрицали его и вытесняли.
«Русские» были очень недовольны собой; им хотелось бы смотреться в зеркало с белозубой уверенной улыбкой, но отражение все выходило железнозубым и ухмыляющимся нехорошо, как гопники в подворотне.
Мы пытались снова играть в Великую отечественную, но играть получалось только за фашистов. Мы пытались опять полететь в космос, но наши ракеты горели и падали.
Отпустило немного на время чемпионата, но потом навалится наверняка снова: футбол — это просто игра, и игра эта окончена. Цирк уехал, а нам продолжать болтаться в нашей удручающей реальности дальше. Кто теперь спасет нас от самих себя, кто спасет от нас мир, кто мир спасет вообще? Красота, что ли?
Смех смехом, но, кажется, да: красота. Вернее, уродство.
Гвасалия — грузин-то грузин, но наш, советский человек — разрешает нам запрещенное, пишет на футболках неописуемое, растабуирует табуированное. Когда «Иди на +++» — это слоган на вещи haute couture, когда это фотографируют и тиражируют французский Vogue и французский Numero, мы наконец смеем себе признаться: вот это самое «Иди на +++» и есть общий знаменатель, объединяющий наш народ!
Гвасалия и Рубчинский объясняют нам: это вы, это мы. Хватит отрицать, хорош отпираться. Это и есть наше уникальное, особенное, такого ни у кого нет больше. Вон Версаче вдохновлялся античными руинами, среди которых играл в детстве — а мы почему не можем вдохновляться панельками и гаражами-ракушками? Да, это не красота, а уродство — но на страницах Vogue (и GQ, разумеется) красиво выглядит все. Все выглядит так, как будто так и нужно.
Широко шагает наша гопота по парижским подмосткам, и делается у нас на душе легко и чудесно. Мы видим теперь русского человека в спортивках и с цепью на Елисейских полях, и не прячем взгляда, и улыбаемся ему заговорщически: мы в тренде, брат, мы с тобой одной крови — ты и я.
https://www.facebook.com/dmitry.glukhovsky/posts/2277973668883892
Сергей Шелин:”Народ не верит власти и все больше злится
Люди желали, чтобы твердая рука прижала спесивых местных князьков-губернаторов и скоробогачей-олигархов. Мечтали о возвращении советской, спускаемой сверху, зажиточности, но без советских очередей. И охотно вспоминали о супердержаве, которую оставил Сталин, а его преемники развалили из-за глупости или измены.
И режим методично, шаг за шагом, осуществлял все эти грезы. Отчасти в буквальном смысле, отчасти на уровне пропаганды.
Иллюзия, будто массы охотно примут все, что им спустит начальство, породила пенсионную реформу, абсолютно не попадающую в народные чаяния. А дальше уже сработал принцип домино. Все, кто себя с ней отождествил, от единороссов до главы государства, стали восприниматься как чужие. Все, кого власти вывели из-под действия реформы и тем самым маркировали как людей социально близких режиму, привилегированных и тщательно отделяемых от простонародья, впервые сделались объектами народного внимания и недовольства.
А на этот раз победители или сокрушители официальных претендентов — люди неожиданные. Это, безусловно, было голосование не за них, а против «Единой России» и выборов советского типа. А в двух, если не в трех случаях — еще и против прямых рекомендаций главы государства. Гипноз перестал действовать.
Там, где должно быть политическое поле, у нас пепелище. Внутрирежимные оппозиционеры отличаются от людей мейнстрима только исполняемыми ролями, но уж никак не принципами. А о степени неприятия оппозиции внережимной говорит превращение ее лидера в постоянного арестанта.